Вообще-то деградировало я, — говорит мне оно нетрезвым шёпотом. — Было же Слово, было, — с пьяной гордостью сипит оно мне снова. — А теперь — такая буздятина получилась. Хочешь песни пой, а хочешь волком вой. А песни-то? Вон, говорят «Из песни слова не выкинешь», … да только где оно в песне? Днём с огнём, ночью с головёхой… Ну, найдёшь в какой песне одно Cлово, другое,… а остальное куда девать?
Общаемся — молчанием, вернее, звуками, усиливающими это молчание и гнетущую тишину. И так с того самого былинного времени, когда Господь развалил это дурацкое «вавилонское останкино».
«Чё делать-то»? — спрашивает меня Коля Чернышевский. «А чё ты без Слова-то сделаешь»? — говорю я.
Обозначений и наименований придумано и придумывается мириады. Глупейших, умнейших, никаких. Святители дали нам Русское Слово! Вот вам, со времён Вавилона новое Откровение. А мы что? А мы прибывшим для переговоров «татарско-американским засланцам» (аллегория), которые нам заявляют: «Мы победим вас, урусы, так как нас — тьма и тьма»! — отвечаем вместе с Путиным: «А нас… рать»! Никакой двусмысленности. Ясные и четкие и определение, и отношение к происходящему.
Вот уж не ведаю, только догадываться могу, почему это Слово Русское мир изменит. Второе десятилетие носятся все вокруг, от президентов до дворников, и кричат: «Где наша национальная идея? Подайте нам национальную идею!» Не могут они без этой штуки страной править или дворы подметать. А никакой идеи и нет вовсе. Да и не нужна она. Какая тут идея, если Российская душа всегда говорила миру «на»!? А любая другая, в основном, — «дай»! В Православии (кстати, Правь и Слава — это Слова) — «на»! В Католицизме — «дай»!
Вот и пьёт каждый год в Куршевеле один несчастный, и выжигает его душу это насущное для неё — «на»! И уж делает, что может, по убогости своей. Расшвыривает наворованное по кабакам и девкам в трусики, потому что душа-то болит. А «засланцы» удивляются — они этой болезни не ведают. У них в душе гармония! У них душа на «дай» зиждется.
Писал один русский Слово. Про Москву и про Петушки. Станция такая. Городок под Москвой. Пьяница был, тоже себе. Помер. Ох и кричали на него «словесники», вот только не знаю, «словесники» или «славословы». То им слово не такое, то букв мало, то матерно вышло. Ну, напасть! Не пробьёшь и не пробьёшься. Как глаголом жечь сердца? Никак! Они — эти словославыдни, кричат: «Мы глаголем! У нас глагол! Мы! Мы! Мы!» Взяли этот глагол и… Изнасиловали, изрезали ножичками, вывернули наизнанку и в виде шкурки повесили на стенд. Вот, смотрите, мол, козлы и придурки, какой глагол должен быть. Не может быть никакого другого глагола. А то, что мёртвый он,… дык от мёртвого и хлопот меньше. Висит себе шкуркой выделанной и молчит. А теперь, поди ж ты, все эти «таксидермисты» блюют в сторонке и в вагон на Петушки попасть никак не могут.
Говорю им: «На хрена вам те Петушки? Чего вы там не видели? Там одних евреев — пруд пруди, не говоря уже об этих моджахедах Низами и Омаре Хайяме». Немчура опять же, которая на «г»,… да и Ницше туда же … на «г». Индийцы в рубахах до пят. Андреев Даниилка в робе, с биркой на груди. Блок пьяный, расхристанный, с какими-то шлюхами. «Вы-то не пьёте, — говорю, — а тут пьют большинство — немерено. Сквернословят, дерутся, рубахи на груди рвут с хрипом. Володька вон, гитары об судьбу ломает, струны рвёт и плачет, плачет и рвёт, а Вам чего там рвать?» Ну, поедем в Петушки за Словом?
Поедем и выделим Слово из созвучий, наименований, терминов, определений, софизмов, словесно-иностранных уворований, научнизмов, эвфемизмов
Обновляйте словарный запас. Иногда.