Но известен Мериме еще и как литературный мистификатор.
В 1825 г. он написал несколько драматических пьес и напечатал их под заглавием «Театр Клары Гасуль» (Théâtre de Clara Gazul), заявляя в предисловии, что эти пьесы переведены им с испанского и принадлежат перу неизвестной актрисы странствующей труппы; к некоторым экземплярам даже был приложен её портрет, то есть портрет М. в женском платье. Критики провозгласили во влиятельном тогда журнале «Globe», что в лице автора «Théâtre de Clara Gazul» во Франции появился сын Шекспира. (Википедия).
Вторая мистификация была посерьезнее. Это был сборник народного творчества западных славян под названием «Гузла» (в этом названии наше ухо ощущает, конечно, сходство со словом «гусли»). Мериме прикинулся просто составителем сборника якобы записанных им в 1816 году песен: мол, был в Далмации и Иллирии, повстречался с гусляром Иакинфом Маглановичем и от него услышал песни и стихи балканских славян, записал и перевел на французский.
На самом деле Мериме потом признался, что сочинил всю «Гузлу» сам и придумал Иакинфа Маглановича, приписав ему достаточно бурную биографию.
Необходимые сведения о западных славянах, набор имен и названий Мериме почерпнул попросту в путеводителе («Voyage en Dalmatie», Берн, 1778), а также использовал записки французского консула в Банья-Луке (там приводились некоторые сербские слова).
Купились все: литературный мир не усомнился ни на минуту. Немецкий ученый Гергард (я думаю, это был предок Бернгарда Гернгросса) написал на основании «Гузлы» научный труд об иллирийском народном стихе. Польский классик Адам Мицкевич перевел балладу «Морлак в Венеции». Но самое интересное для нас — Пушкин включил в свои «Песни западных славян» переработку одиннадцати стихотворений «Гузлы». Когда Пушкин работал над вступлением, он написал Мериме, который считался переводчиком «Гузлы». Мериме неожиданно сознался в подделке. Оправдываясь перед Пушкиным, он писал, что денег у него не было и сюжетов тоже не было, потому как только подвернулись балканские славяне — тема тогда очень модная и коммерческая, он сразу же и схватился. «
Пушкин был не тот человек, чтобы таить зло или долго расстраиваться — он вспомнил, что попался не один, а за компанию с Адамом Мицкевичем и Вильгельмом Гергардтом, и повеселился, а письмо Мериме поместил в издание «Песен» как предисловие. А песни «Гузлы» ему все равно понравились — во-первых, Пушкин тоже любил «местный колорит», а во-вторых, «Гузла» очень готичная — в первозданном значении этого слова, то есть жуткая, мрачная и с привлечением потусторонних сил. Вампиры, вурдалаки, привидения, заговоры, антураж древних времен, образы суровых воинов и коварных врагов, погубленные девушки и восставшие мертвецы — как есть готика.
Но Пушкин опять же был не тот человек, чтобы всерьез и до конца проникнуться такой ерундой. Поэтому среди его «Песен» есть и такое, не сомневаюсь, известное всем:
ВУРДАЛАК.
Трусоват был Ваня бедный:
Раз он позднею порой,
Весь в поту, от страха бледный,
Чрез кладбище шел домой.
Бедный Ваня еле дышит,
Спотыкаясь, чуть бредет
По могилам; вдруг он слышит,
Кто-то кость, ворча, грызет.
Ваня стал; - шагнуть не может.
Боже! думает бедняк,
Это верно кости гложет
Красногубый вурдалак.
Горе! малый я не сильный;
Съест упырь меня совсем,
Если сам земли могильной
Я с молитвою не съем.
Что же? вместо вурдалака —
(Вы представьте Вани злость!)
В темноте пред ним собака
На могиле гложет кость.