И именно второй пункт здесь мне представляется наиболее важным: это всегда авторская рефлексия, на уровне мудреца-философа автора, глядящего со стороны и «над схваткой», а не переживания самих героев.
То же стоит сказать и про другие произведения искусства — кино, картины, скульптуры
Безусловно, и классическая художественная литература, и, например, кино, хороши тем, что заставляют своего потребителя-зрителя-читателя задуматься о вопросах более серьезных, чем вопросы живота и быта, приподнимают его над земной суетой, ставят перед ним морально-нравственные дилеммы, расширяют горизонты. Воспитывают и заставляют «расти над собой».
Но как инструмент передачи какой-то там правды, знакомства с истинными и честными жизнью и человеком эти средства не только терпят поражение, но и вносят путаницу относительно той самой жизни и человека, которые в книгах далеки от реальной жизни.
И, кстати, весьма показательно, что такое поклонение художественной литературе все еще остается на пост-советских просторах, где, не будет большим преувеличением сказать, действительно читали много и охотно. А вот в странах западной цивилизации художественные произведения никогда не занимали такого высокого пьедестала и назывались fiction, imaginative literature, что значит «вымысел, фикция» и «воображаемая литература» (англ.), или belles lettres — «беллетристика», или «изящная словесность» (фр.), и к ней и отношение среди читателей, скорее, было как к жанру искусства развлекательному. Хотя та же западная цивилизация подарила миру великих У. Шекспира, Ч. Диккенса, О. Уайлда, В. Гюго, О. де Бальзака, Э. Золя, у которых учились русские классики.
Поклонение это зашло настолько далеко, что есть немало читателей, выросших на этом «черном хлебе, грубо посыпанном солью», кто крайне серьезно воспринимают, например, историческую литературу — как некую историческую летопись или классическую литературу, как собрание морально-нравственных постулатов и психологическое откровение о человеке. Хотя и первое, и второе далеки от истины, как всякая литература, и являются вымыслом.
Посему воспринимать некое творение — например, с бессловесным и неграмотным крестьянином, в котором он чувствует и переживает, а также мыслит и рассуждает языком автора-мыслителя, вложенным в его голову и уста, или ребенка, проходящего через философские пертурбации развода родителей, или собаки, страдающей от рук людей, животного, лишенного человеческих этических и морально-нравственных перцепций, а действующего исключительно согласно своим природным инстинктам — наивно и неверно. Ибо во всех случаях, это попросту художественное преувеличение, или, иными словами, ложь.