Когда посланник (между прочим, его дядя), возвратился на родину, де Корберон какое-то время даже исполнял обязанности поверенного в делах (т. е. был де-факто главой посольства). Двор Екатерины и русское общество отнеслись к молодому аристократу очень дружелюбно, и он стал желанным гостем и в царском дворце, и в домах вельмож.
Тем не менее пребывание в Российской империи не повлияло на отношение шевалье к нашей стране, которое было типичным для большинства образованных европейцев той эпохи, и он остался тем же русофобом, каким приехал.
Среди прочего, де Корберон жаловался на плохое отношение русских к иностранцам, хотя и признавал, что оно не всегда было таким уж безосновательным.
Здесь совершаются вещи, которых во Франции не увидишь или, по крайней мере, которые там всех бы возмутили. И что всего неприятнее, так это то, что ответственность за них падает на нашу нацию. Она так плохо здесь представлена! — пишет шевалье в своем дневнике. — Сюда едут только подонки нашего общества, а потому я и не удивляюсь результатам, к которым это приводит. Еще надо отдать справедливость мягкости Екатерины II: законы здесь строги, и только доброта императрицы спасает иностранцев.
(Француз, судя по всему, еще не знал, что в России суровость законов регулируется мягкостью их применения.)
Но как бы ни были плохи французы, приезжающие в Россию (шевалье называет их «подонками общества», и в этом есть явное преувеличение), русские в его глазах все равно хуже.
Как бы ни хотелось быть об них лучшего мнения, а поневоле приходится возвратиться к печальной истине: это настоящие дикари, не обладающие даже качествами, свойственными народам еще не цивилизованным; они только грубы. В них совмещается рабское одичание с испорченностью, которую несет с собою слишком скороспелая цивилизация. Наклонные ко всем порокам, обусловливаемым роскошью, испорченные не успевши созреть, они напоминают собою те плоды, которые сняты в незрелом виде, не обладают ни запахом ни вкусом, и никогда не будут обладать ими.
Реклама
Что же, выводы представителя иной культуры (шевалье, видимо, и не подозревал, что на свете могут существовать другие цивилизации, кроме европейской) вполне предсказуемы. Во Франции тоже не все благополучно (впрочем, об этом шевалье практически не говорит), тем не менее и устройство общества, и нравы, и люди там как-то лучше и благороднее. В отличие от грубых и сумасбродных русских аристократов…
…Наши вельможи ведут себя иначе; они, может быть, и делами не занимаются, и женщин любят больше чем русские, но они никогда не роняют своего достоинства.
Пожив какое-то время в России, де Корберон, судя по всему, возомнил себя экспертом и перешел от частных суждений к глобальным выводам, которые, впрочем, были повторением все той же идеи о «неполноценности» русской нации.
Недостаточно обладать богатствами да солдатами, нужно еще иметь государственных людей, нужна национальная связь для того чтобы науки, искусства и добродетели процветали в стране. Прежде чем пустить в ход машину, нужно подумать о принципах, которые бы ею двигали.
Кто же мог выработать такие принципы и воплотить их в жизнь? Екатерину шевалье оценивал как…
…женщину, стоящую выше своего пола, но ниже своей репутации; вокруг нее толпятся слабые, низкопоклонные и лишенные гениальности министры, да рабский народ, не обладающий ни энергией, ни характером. В результате — великие проекты и плохие планы для их выполнения.
Реклама
Быть может, ситуацию может в будущем исправить наследник Екатерины, великий князь Павел? Но и его Корберон считает…
…человеком слабым, бесхарактерным, лишенным той высоты душевной и того жара, которые обусловливают сильную страсть и крупные таланты. Поверхностный ум при сильно развитом самолюбии заставит его в качестве монарха плохо выбирать людей, точно так же, как и теперь он плохо выбирает лиц, облекаемых его доверием, да из кого же ему и выбрать способных, просвещенных министров? (тут, надо признать, шевалье во многом оказался прав)… Несколько ярких проблесков ума, некоторые поверхностные знания в современном русском обществе могут броситься в глаза иностранцу, при первом взгляде на это общество, но при внимательном наблюдении в нем нельзя увидеть ни силы, ни гениальности, ни энергичных и определенных вкусов, никаких решительных действий, даже ничего постоянного и последовательного. Это — люди, которые носят прекрасные манжеты, но не имеют рубашек. Есть у них академии, но нет ученых, есть фабрики, но нет выдающихся фабрикантов. Вот что представляет собою, мой друг, эта блестящая, по газетным отзывам, нация, если заглянуть в ее сущность.
Реклама
Впрочем, француз признает что Россия «бедна цивилизацией, но богата ресурсами: народонаселением, качеством почвы, рудами и проч». Проблема в том, что распорядиться ими с умом и расчетом она все равно не в состоянии, и поэтому в будущем «она неминуемо должна сделаться данницей иностранных государств».
Ресурсы России велики, и
…если бы этому народу рабов и невольников была дана свобода, если бы частная собственность в этой стране существовала и охранялась законами, если бы жители ее имели какие-нибудь понятия о торговле и промышленности, то она могла бы теперь же достичь того процветания и величия, которое ее ждет разве только в 2440 году.
(Не очень понятно, огорчается Корберон абсолютной бесперспективности России или, наоборот, радуется… создается впечатление, что скорее последнее.)
Конечно, не все суждения ученого шевалье несправедливы.
Эти рабы, эти мужики, заменяющие здесь народ, представляют удивительный контраст с образованной частью нации. С одной стороны вы здесь видите роскошь, почти такую же, как в Париже, богатство, хорошие манеры, а рядом — грубые мужики… Точно будто два народа, две различных нации живут на одной и той же территории.
Реклама
Социальные контрасты в России той эпохи действительно были, и они продолжали усиливаться. Однако если мы вспомним, что буквально через десятилетие на родине Корберона вспыхнула Великая французская революция, то сразу же приходят на ум слова из басни Крылова:
Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?
Как стоит относиться к рассуждениям автора «Дневника» о екатерининской России? Доля истины в них, несомненно, есть (особенно любопытны его психологические портреты и суждения о людях), но в них нет ни любви к стране, в которой он волею судеб оказался, ни подлинной объективности, не говоря уже о том, что многие его прогнозы (например, о том, что в России не может появиться великих талантов) кажутся нам теперь просто смехотворными.
Создается впечатление, что Корберон не столько хотел лучше понять Россию, сколько искал в окружающем мире факты и события, которые подтверждали бы уже существовавшие в его голове шаблоны и стереотипы. И не хотел видеть ничего, что не укладывалось бы в его картину мира.
Характер человека иногда становится лучше понятен, когда он говорит не о себе, а о других людях. Вот, например, характеристика, данная шевалье одному из виднейших русских вельмож, графу Шереметеву:
По богатству он был бы первым человеком в России, если б обладал тонкостью в обращении, чувствительным сердцем и философским умом. Он завладел бы всеми женщинами, раздавил бы всех мужчин, все бы его боялись, любили, уважали.
Может быть, как раз в этом — желании завладеть всеми женщинами и командовать всеми мужчинами — и заключалась потаенная суть философии галантного шевалье?
И в заключение — несколько слов о дальнейшей судьбе де Корберона.
Его надежды на продолжение карьеры не сбылись, и французским посланником в Петербурге был назначен не он, а маркиз де-Верак (даже не зная маркиза, трудно отделаться от мысли, что французский МИД принял правильное решение).
Короткое время шевалье был французским посланником в одном из немецких княжеств, а потом вышел в отставку (похоже, что карьера не сложилась). Во время революционного террора многие родственники де Корберона погибли на эшафоте. Сам же он избежал этой участи лишь потому, что был схвачен и привезен в Париж после термидорианского переворота, положившего конец казням и репрессиям. Умер он уже в эпоху Наполеона, в 1810 году.