Перейти к предыдущей части статьи
Есть вероятность, что многочисленные нестыковки у Мане не несут особой смысловой нагрузки, обеспечивая в основном композиционное и цветовое наполнение. То есть Мане попросту создает определенный визуальный образ.
Мы уже знакомились с символикой двух его ранних работ, вызвавших скандалы в Парижском Салоне. Что ж, взглянем на последнюю крупную вещь Мане — общепризнанный шедевр и еще большую загадку?
В 1881 году Мане отправляет на Парижский Салон картину «Портрет М. Пертюизе, охотника на львов». Это действительно охотник, весьма известная в то время личность. Правда, картина написана не в Африке, а в парижском парке, а убитого льва на заднем плане изображает — и это заметно зрителю — шкура из дома Пертюизе.
Впервые мнения жюри разделились, решая, допускать ли к конкурсу очередную работу Мане. Точку в споре поставил председательствовавший в жюри 1881 года, уже знакомый нам А. Кабанель:
Взгляните, какая голова! Немногие из нас, господа, могут нарисовать такую голову.
Мане повезло и второй раз, когда ему присудили медаль Салона. Все это было не просто вожделенное признание. Незадолго до того изменились правила главной национальной выставки: теперь все последующие работы медалистов принимались на Салон без конкурса.
Мане был почти счастлив. Он признан в числе лучших художников Франции. Больше того, за медалью Салона почти автоматически следует награждение орденом Почётного Легиона.
Плохо одно: он тяжело болен и с трудом работает. И продолжит работать до самого конца, ещё два года, преодолевая боли и успев завершить несколько работ. Две из них и «Бар в Фоли-Бержер» ушли на следующий Салон с пометкой «ВК» — вне конкурса.
Вторая из них стала одной из величайших загадок в истории живописи.
На первый взгляд, «Бар в Фоли-Бержер» — нормальная импрессионистическая работа. Какие были у Мане и раньше, хотя сам он упорно отделял себя от импрессионистов.
К тому же импрессионизму совершенно не свойственны какие-то подтексты, символы, скрытые смыслы в картинах. С этой точки зрения импрессионистическая живопись — в полной мере реалистична. И сам Мане немало сделал, чтобы освободить ее от символизма, от привязанности к мифологии, истории, литературе.
А в последней крупной работе Мане подтексты не просто есть. Известная картина, кажется, состоит из одних скрытых смыслов, намеков и странностей. Где они? Да вот же!
Картина, как и следует из названия, изображает девушку за барной стойкой, перед столом, заставленным посудой, бутылками, вазой с фруктами.
Попробуем «прочитать», что говорит нам знаменитый художник. Только сразу определимся, что в работах Мане (как и картинах времен Ренессанса, фламандского и голландского барокко, у художников последующих веков) нет ничего случайного.
Почему тогда расположение бутылок на столе не соответствует их отражениям в зеркале? Нет, это точно не ошибка, Мане такого не допускал. Да и иначе пришлось бы допустить, что вся картина — одна большая ошибка.
Обратим внимание на бутылки. Например, здесь есть английское пиво — скорее всего, указывающее, что бар посещают англичане, возможно, английские моряки.
Это, кстати, реальный бар с реальной обстановкой. И картина была бы вполне импрессионистической, не наполни ее художник таким количеством «неувязок» и нестыковок с реальностью.
На репродукции не видно, но на этикетке шампанского стоит год — 1882, и подпись художника. Возможно, это очередная отсылка к классике. На сей раз — к Яну ван Эйку.
Ну, а центром композиции выступает фигура девушки. Мало того, что она физически расположена по центральной линии картины. Мало того, что человек, и в особенности лицо, вообще притягивают взгляд зрителя. Мане дополнительно выделяет ее с помощью стандартных приемов.
Например, выстраивая четкую вертикаль: ряд пуговиц, подвеска на шее, линия носа. А также системой треугольников: восходящих (линии опирающихся на стол рук, фалды жакета внизу, вырез вверху и цветы в нем) и нисходящих (украшение на шее, ниспадающая челка, ваза с фруктами).
В зеркале справа видны отражения барменши и посетителя. Это реальная барменша «Фоли-Бержер». И реальный человек: художнику позировал художник А. Дюпре. И он же каким-то образом оказывается одним из многочисленных посетителей, отраженных в зеркале в левой части картины…
Кстати, на заднем плане отражается основная часть заведения. На самом деле, этот небольшой бар — часть известного и успешного кабаре, в котором — и это различимо в зеркале — идет представление. Но Мане пишет, по существу, портрет, а все окружающее его героиню мы видим лишь намеком.
Не видим и самого собеседника девушки. На самом деле, это зритель стоит на его месте, это мы должны были бы отражаться в зеркале справа.
Обратим внимание на еще одно: вертикаль, по которой «выстроена» девушка, поддерживается словно «вторящими» ей вертикалями стоящих на столе бутылок. И это не только композиционный прием, акцентирующий внимание на центральной фигуре. Обратим внимание на цвета и формы бутылок шампанского… и барменши… Вам не кажется, что они похожи?
А украшение на шее — то же самое, что было некогда у Олимпии. На самом деле, оно же фигурировало и в «Завтраке на траве» — но именно связь с куртизанкой Олимпией тут знаковая. И вам кажется, что это случайно?
А есть ли у любителя подобных трюков Мане вообще что-то случайное? Похоже, художник, проводя параллели между бутылками спиртного и девушкой, вполне ясно говорит: «Это — товар. И это — тоже товар».
Именно так. Разумеется, барменши не обязаны были оказывать мужчинам-посетителям интимные услуги. Не обязаны, но такое водилось. И параллель бутылок со спиртным и фигурой барменши именно на это и намекает.
И уж точно флирт с посетителями позволял поднять продажи спиртного. Что мы и видим на картине.
Не видим? Ну да, мы же и клиента-мужчину не видим, раз сами и стоим на его месте перед барной стойкой. Видим лишь его отражение, беседующее с барменшей… Или не с барменшей, а с ее отражением?
Да и само отражение… Не кажется ли оно несколько отличающимся от той девушки, что стоит перед нами? Барменша в зеркале выглядит несколько плотнее, да и стоит иначе, наклонившись вперед, к клиенту. Могу ошибаться, но кажется, у девушки в отражении даже серьги другие, более вытянутые?
Девушка в отражении явно куда более расположена к посетителю, чем реальная барменша.
И обратите внимание на ее взгляд. Да, Мане снова играет с ним. Только теперь, в отличие от первых шедевров великого художника, во взгляде героини нет вызова. А есть, скорее, отстраненность. От чего? Наверное, от происходящего? Неспроста в реальности картины нет ни представления, ни шумного зала, ни даже клиента перед стойкой. Пускай публика смотрит — героиня повернулась к ней спиной.
Правда, от себя самой не отвернешься, разве что отчасти. Там, сбоку, в зеркале — то, как все должно было бы быть. А здесь — никого, и смотреть здесь не на кого.
Это странный импрессионизм, не фиксирующий (как положено импрессионизму настоящему) мгновение реальности. Но и не портрет… не совсем портрет. Возможно, последняя работа Мане ближе всего к жанру аллегории?
Не знаю. И похоже, никто до сих пор не знает всего, что умирающий художник вложил в эту вещь. Ясно одно: это картина — об одиночестве.
А дальше художник Мане, словно писатель, оставляет финал открытым, предоставляя зрителю самому продолжить намеченный сюжет…