Как ни странно, искусством живописи этот выдающийся мастер занялся поздно. До 20 лет Матисс ни о чем подобном и не думал, пока во время болезни случайно не попробовал рисовать. И понял, что хочет заниматься в жизни только этим. Анри бросает начатую карьеру юриста и поступает в художественную Академию Жюлиана.
За несколько лет он сменит несколько учебных заведений: Школу декоративных искусств, Академию изящных искусств, и наконец учится в неофициальной «академии» Эжена Каррьера.
Параллельно он знакомится с представителями авангардных направлений — Синьяком (пуантилизм) и Расселом (представителем неоимпрессионизма и другом Ван Гога). Нетрудно догадаться, что и живопись самого Матисса была не очень общепринятой. Его картины и сейчас выглядят… странновато, а уж в начале XX века…
Сразу ответим на обычный аргумент нелюбителей подобного искусства: мол, «он просто не умел рисовать». Умел.
Нельзя сказать, что живопись давалась Матиссу легко. Скорее наоборот, временами он приходил почти в отчаяние. К тому же он поздновато начал карьеру художника, большинство сокурсников были младше его и уже многое умели.
Тем не менее он прошёл хорошую классическую школу и «рисовать умел». Так, что в 1896 году несколько работ Анри отбирают в парижский Салон — главную национальную выставку. Больше того, две его картины покупает государство.
Увы, на этом в успехах начинающего живописца наступает пауза. Почти на 15 лет… Матисс начинает поиски собственного художественного стиля.
Вернёмся немного назад. Надо сказать, что намерение Анри стать художником не находило ни малейшей поддержки со стороны родных. Отец, торговец бакалеей, точно знал: сын должен продолжить семейный бизнес! Тем не менее отдадим ему должное: Матисс-старший назначает сыну «испытательный срок» и выделяет небольшую сумму ежемесячного содержания.
Увы, сын в основном разочаровывал отца. Тот не понимал и не принимал живописи сына. Хуже того, большинство посетителей выставок, видевших картины Анри, были того же мнения. Работы Матисса не раз становились откровенным посмешищем. И естественно, их не покупали…
Наверное, Матисс мог писать иначе. Нет, не «наверное». Матисс за эти годы не раз менял манеру живописи в поисках «своего». Вот только это «свое» все не совпадало с ожиданиями «потребителей». Импрессионизм, пуантилизм, постимпрессионизм — логично и все более радикально, все дальше от классической салонной живописи.
Хуже того, он отдаляется и от тогдашних модернистов. Пройдя серьёзное увлечение Сезанном (чьи работы стали школой и базой для нескольких поколений модернистов) и пуантилизмом, Матисс все больше склоняется к работе, прежде всего, цветом.
А цвета у Матисса яркие, контрастные, занимающие центральное место, притягивают и уже не отпускают внимание зрителя. При этом живопись Матисса становится все более плоскостной, а сходство изображаемых объектов с их моделями становится весьма условным. Особенно когда «объектами» выступают люди…
Как пояснил однажды сам автор, «если б я хотел получить точное изображение, я позвал бы фотографа».
Если же учесть, что большинство моделей Матисса — женщины…
Неспроста один из журналистов спросил его:
— Неужели вам нравятся такие женщины?
— Повстречайся мне такая женщина, — ответил Матисс, — я бежал бы без оглядки. Но я рисую не женщин, а картины.
Традиционная живопись — это прежде всего рисунок, линия. Цвет важен, но скорее вторичен по отношению к рисунку.
Пуантилисты или дивизионисты впервые, наверное, берут за основу цвет. Их работы — это множество отдельных мелких цветных точек, образующих контуры рисунка. Эти точки сливаются в изображение уже в глазу, точнее в восприятии, зрителя.
Матисс знакомится с одним из ведущих представителей этого направления — Полем Синьяком, проходит этап увлечения пуантилизмом… И идет дальше, начиная класть краски крупными мазками, используя яркие интенсивные цвета, четкие крупные линии, упрощенные силуэты. По сути, именно здесь начинается авангард!
Но стиль Матисса — это не просто яркие цвета и контрасты. Это было бы слишком примитивно и вряд ли стало бы таким мощным явлением в живописи. Это обязательные единство и баланс композиции, а также моментальность впечатления — наследие импрессионизма.
Только впечатление это воспринято не извне, а скорее изнутри, как в постимпрессионизме. И цвет, задавая настроение, отражает не столько реальность, сколько собственные впечатления, ощущения автора. Цвет, а не рисунок, впервые выходит на передний план.
Поиски себя, своего места и своего стиля продолжаются долго. Еще больше времени потребовалось Матиссу, чтобы добиться признания.
Ему было 35, когда его манера живописи получает название. В 1905 году, увидев на одной из выставок работы Матисса и его последователей, вывешенные в зале с классической скульптурой, один из критиков выразил свое впечатление так:
«Донателло среди диких зверей!»
И это «дикие звери», или просто «дикие», fauve — приросло навсегда.
Занятно, но в жизни Матисса вряд ли кто-то назвал бы «диким». Его последователи — а к этому времени он широко известен в среде авангардистов — называют его «профессором». Респектабельно выглядящий, с бородой, ещё и будучи старше большинства друзей, Матисс действительно производит солидное впечатление. Солидный семейный человек, отец троих детей, не склонный к каким-либо буйствам, всю «дикость» он выплескивает на холсты.
И даже здесь не все так однозначно. «Буйство» тут весьма условно, речь может идти лишь о буйстве красок — и то в сравнении с общепринятой на тот момент живописью.
Как и термин «фовизм», «дикие». Выскажу личное мнение, что он куда менее точен, чем, например, термин «импрессионизм», также изобретенный художественным критиком.
«Импрессионизм», «впечатление» — действительно отлично отражает попытку импрессионистов ухватить и запечатлеть мгновенное состояние окружающего. Матисс же ни о какой «дикости» не помышлял. Да и сам он не отличался ни скандальностью, ни склочностью, ни свойственной многим неординарным художникам психопатологией. И ни в каких «диких» поступках не был замечен.
И намерения были очень далеки от «дико-звериных»!
Послушаем самого мастера:
«Картина должна спокойно висеть на стене. Не следует вызывать у зрителя беспокойство и смятение, надо осторожно привести его в такое состояние, чтобы он ощущал потребности раздвоиться, выйти из себя. Картина должна доставить глубокое удовлетворение, отдых и чистейшее наслаждение обремененному сознанию».
Реклама
При том, что зрители начала века, впервые увидевшие его работы, говорили именно о замешательстве, оглушающем, почти шокирующем, впечатлении. Косвенно это подтверждается критерием, который озвучивал первый крупный заказчик Матисса, Сергей Иванович Щукин:
«Если, увидев картину, ты испытываешь психологический шок — покупай её».
Мог ли он, познакомившись с творчеством Матисса, не увлечься им? Они знакомятся в 1906 году, когда увидевший работу «Радость жизни» Сергей Иванович просит известного галериста Воллара познакомить его с автором.
Чуть раньше у Матисса появляются и первые поклонники, начавшие целенаправленно собирать его работы и активно «продвигающие» автора. Но именно Щукин оказывается подлинным благодетелем и покровителем художника.
Критики поговаривали, что Матисс попросту пользуется доверчивостью необразованного московского купца, выдавая свои странные работы за подлинное искусство. Это один из крупнейших текстильных магнатов-то излишне доверчив? Лично участвующий в выборе рисунка тканей, держащий для этого небольшой штат «дизайнеров»?
Здесь у Щукина с Матиссом есть еще одна точка соприкосновения. Матисс — потомок ткачей, выросший в городке, занятом производством тканей. С детства привыкший к узорам и орнаментам и много лет их коллекционирующий.
Похоже, вкус обоих формировался на одном и том же материале…
В 1908−1910 годах Матисс пишет для Щукина знаменитые «Гармонию в красном», «Игру в шары», «Танец» и «Музыку». Благодаря заказам Щукина и Морозова, впервые с начала карьеры художника финансовое положение Матисса поправляется. Одновременно его работы начинают покупать и французские галеристы.
Наконец в 1908 году галерея Бернхейм-Жен заключает с ним договор о покупке всех вновь написанных работ стандартных размеров. Это долгожданное признание!
Матиссу почти 40, позади 20 лет существования, временами почти нищенского. И это вовсе не повод снижать накал работы.
В это же время фактически распадается неформальное сообщество фовистов. Зато Матисс, поддавшись на уговоры друзей и поклонников, открывает т.н. «Академию Матисса». Некоммерческую и вначале бесплатную. Позже пришлось ввести плату за обучение, чтобы как-то уменьшить и упорядочить приток желающих.
За три года существования Академии ее проходят около сотни учеников, в большинстве иностранцев. Целью Матисса не было «обратить» их в фовизм; к тому же и сам он, не раз менявший манеру живописи, не останется в рамках фовизма. Он передавал собственный, к тому времени немалый, опыт. Обращаясь не только к новому, авангардному, опыту, но прежде всего — к классической живописи.
Да и сам Матисс, проживший еще очень долго, не остановится на этапе и в рамках фовизма. Вся его долгая деятельность — постоянные поиски. Понятно, что, глядя на иные картины Матисса, кажется, что такой «мазни» он писал по десятку в день. На самом деле, эти примитивные вроде бы картины пишутся долго и нелегко. Матисс всякий раз ищет гармонию, ищет баланс цветов, баланс цвета и линии.
В поисках впечатлений он ездит по Европе, в разное время бывает в Алжире, Марокко и на Таити, собирает ткани и керамику. На Востоке он, впечатленный арабесками, сразу же берет их «на вооружение». И вообще восточные мотивы с этого времени занимают в его творчестве значимое место.
Со знаменитой африканской скульптурой, впечатление от которой дало мощнейший толчок творчеству молодого Пикассо, его вроде бы познакомил именно Матисс. И для самого Матисса все это собирательство — прежде всего, поиски нового и поиски гармонии.
В 1911 году Щукин приглашает его в Москву — помочь в оформлении интерьеров своего особняка. Похоже, Щукин снова понимал, что делает: по воспоминаниям, художник обладал потрясающим интуитивным чувством гармонии.
Матисс в восторге от Москвы, где… «кутят с вечера до утра». По словам Щукина, «Матисс пьет шампанское…», в Париж не собирается и «…всех очаровал».
Действительно, к этому времени русская столичная публика знает о Матиссе и новых тенденциях в европейской живописи. Коллекции Щукина и Морозова делают свое дело, да и русские художники видят кое-что, бывая за границей.
Матисса встречают как знаменитость. А он, помимо светских «тусовок», активно осваивает культурную программу, знакомясь с русским искусством. Вроде бы Третьяковка его не сильно впечатлила, да и неудивительно: русское искусство, увы, провинциально.
Зато мастер очарован русскими храмами. И особенно иконами с их символически-плоскостной живописью, цветовыми контрастами, своеобразной перспективой. Впервые увидев одну из частных коллекций икон, Матисс «весь вечер не отходил от них, восторгаясь каждой». С посылом, типа: мы это ищем, а у вас пятьсот лет как оно есть! По его собственным словам,
И все это, как любые новые впечатления, идет в «копилку» художника, формируя его меняющийся в течение всей долгой жизни стиль.
Например, в 40-х годах Матисс обращается к технике декупажа.
Куда более известный как живописец, он еще в начале карьеры пробует заниматься скульптурой и рельефом, помогающими лучше передавать объем в картинах. Собственные скульптуры он изображает на своих полотнах, включая их в интерьеры и натюрморты. Около половины своих скульптур Матисс создает до 1910 года, вновь обращаясь к ваянию в 1920-х.
Уже в XXI веке один из рельефов, «Обнаженная женская фигура со спины», продается почти за 50 млн. долларов, возглавляя вторую пятерку самых дорогих скульптур мира…
Кстати, немалое влияние на творчество обоих художников оказывает негласное соперничество с Пикассо. Соперничество и дружба.
В конце жизни, работая над «своим лучшим произведением» — интерьерами Капеллы Чёток, 80-летний Матисс дважды ездит к «сопернику» — 70-летнему Пикассо. Ездит консультироваться.
Работа дается нелегко, еще сложнее оказывается пройти «приемку» церковных властей: слишком уж нестандартны росписи! И когда Матиссу требуется поддержка, Пикассо приезжает утешить друга и соперника…
Капелла Чёток — последняя и знаковая работа, потребовавшая четырех лет поисков. Ученица Матисса, Моника Буржуа, становится монахиней сестрой Жак. Но общение с бывшим наставником продолжается, и однажды сестра Жак, мельком сетуя на отсутствие у их монастыря собственной капеллы, показывает эскиз будущего витража.
«Нет капеллы? — уточняет Матисс. — Так давайте построим!»
Участие Матисса помогает привлечь средства. И сам мастер продает работы, собирая необходимую сумму.
Вместе с монахом, архитектором по образованию братом Ресинье они разрабатывают проект небольшой, всего 5×15 метров, капеллы; последующее обращение к аббату и художнику Пьеру Кутюрье помогает поучить одобрение Ватикана на оформление капеллы знаменитым и скандально известным авангардистом.
Помните, выше мы говорили о цвете и его ключевом месте в живописи Матисса? В своей последней работе он вовсе отказывается от цвета, выступая как чистый график, оформляя интерьер в бело-черных тонах. И снова предельно упрощая рисунок…
Однажды на недоуменный вопрос сестры Жак, что означает такая трактовка «Несения Креста», Матисс ответил: это — модерн, современно. Христос и сейчас несет свой крест…
А когда Пикассо иронично интересуется, неужели Матисс верит в Бога, тот отвечает: «Когда работаю!»
То, что делал Матисс, может нравиться или нет. Можно вообще не считать это искусством. В общем-то, это давно не имеет значения. Матисс — явление, этап и неотъемлемая часть истории искусства.
Так что остается лишь попытаться понять: почему живопись Матисса — большое и серьезное искусство.