Образованные полукрестьяне-получиновники служили сначала одному государству, потом — другому. Почитывали книги и журналы, приходившие из столиц с опозданием на три месяца. Растили детей, старались хорошо их учить. Семья пережила много — Первую мировую, революции, гражданскую войну и интервенцию, период военного коммунизма, страшный голод в Поволжье и время репрессий 30-х годов, и худших времен уже не ожидала.
Но пришла молодому человеку повестка в военный комиссариат. Вместо солдатской службы предложили учёбу — в Ленинграде, в военно-топографическом училище. Он согласился с радостью. Его манило неизведанное, он мечтал увидеть мир, каким он виделся в любимом журнале «Вокруг света». И не прогадал: красота мира радовала его всю жизнь, и, благодаря профессии
Поучиться курсанту нормально не дали. Учёба и строевая подготовка без увольнений в город, экзамены — экстерном, и — на войну. Карельский перешеек застывал в 40-градусные морозы, когда два свежеиспечённых младших лейтенанта, оснащённые личным табельным оружием, парой гранат, скудным пайком, теодолитом, лыжами и двумя пропусками (от советского и финского командования), пробирались от высотки к высотке, рискуя нарваться на «кукушку». Закоченевшими пальцами настраивали прибор, записывали данные, необходимые для демаркации границы между СССР и Финляндией.
За то, что сумел вернуться, стал старшим лейтенантом и был оставлен при штабе ЛенВО. Получил комнату на Петроградской стороне и, наконец, увидел во всей красе дивный город.
Но началась другая война, и в далёком Берлине дивный город решили разрушить. На переднем крае обороны, сначала в Стрельне и Автово, потом у Пулковских высот, затем в деревне Купчино старлей, а вскоре — капитан, в бинокль определял расположение вражеских батарей, тут же производил расчёты и отправлял или сам относил их в Смольный, а между делом — ходил в атаку, отступал вместе со всеми или пытался спастись от тотального артобстрела
Зимой 42-го командующий вручил ему медаль «За отвагу», его единственную награду за время войны.
В Купчино ему не повезло. Но в палате для умирающих его заметил главный хирург госпиталя, грузин (всех благ стране, рождающей таких людей), и, несмотря на протесты других врачей, сказал: «Этот парень должен жить!» Вынул из него килограмм металла и приказал каждый день засыпать раны порошком стрептоцида (других лекарств не было).
Когда жизнь вернулась, пришли люди из Особого отдела с сообщением, что отец-лесничий осуждён как враг народа, за матерно высказанную нелюбовь к вождю. Все представления к наградам и очередному званию были аннулированы.
Он скрылся от особистов на передовой, а после снятия
Ни разу не пересеклись они ни с одной из воюющих армий, но смогли пообщаться и с белоэмигрантами в Харбине, и с японскими семьями, ещё не уехавшими из Китая, и с буддистскими монахами. Фотографировал он цейссовской камерой всё, что видел, и эти кадры — уникальны. Потом было Забайкалье, Чита, пьяная после Победы, концерты Вертинского и снова — Ленинград.
После Великой Отечественной войны была внешне спокойная жизнь: женитьба, работа на картографической фабрике, увольнение в запас в 1957 году, работа в проектных институтах города, проектирование БАМа, потом — работа директором музея Военно-топографического училища и работа над «Атласом г. Ленинграда».
Но никогда он не упускал случая поехать далеко-далеко. Вот только с поисками йети не повезло: на Памир не взяли из-за ранений. А однажды, почувствовав, что конец близок, он сбежал от родных в горы Дагестана и там в возрасте 65 лет совершил восхождение. И везде он фотографировал: в горах, в тайге, тундре, пустынях, на морях, в городах и, конечно, в любимых с детства лесах средней полосы.
Во время войны командование упорно представляло сына врага народа к наградам, и настал день, когда все заслуженные ордена и медали засверкали у него на груди…
Когда мой отец умер, родное училище хоронило его с почестями, как генерала.
Борис Николаевич Рубцов был счастливым человеком: много работал, влюблялся и путешествовал. Он взял от жизни всё, что она ему предложила. И отдал людям всё, что мог. Каждый ли человек может сказать о себе то же самое?