Любопытной фигурой был этот Егор Иванович Бланкеннагель (ок. 1750 — 1813) — сын обрусевшего немца, обосновавшегося в России при Екатерине II, выпускник артиллерийского кадетского корпуса. Современники характеризовали его как известного ревнителя об отечественном домоводстве. А на хозяйственную дорожку его поставила, можно сказать, сама Екатерина — своим решением отрядить в конце 1770-х годов три-четыре сотни солдат для подведения ключевой воды от Яузы к Москве.
«Водопроводную команду» возглавил инженер-капитан Бланкеннагель. На этой работе он не только вырос в чинах до генерал-майора, кавалера ордена Святого Георгия 4-й степени, но и оброс обширными связями и знакомствами, обрел организационный, хозяйственный и технический опыт. Ну и, конечно, в деловом чутье ему никак нельзя отказать было. А оно подсказывало, что весьма прибыльным делом может стать производство сахара. Это и стало началом истории завода.
Тогда в России шли активные поиски заменителя привозному тростнику, из которого делали этот сладкий продукт. Стоил он, естественно, больших денег и был по карману только состоятельным людям. Егор Иванович внимательно следил за ходом опытов по импортозамещению и одним из первых проведал: изобретатель Яков Степанович Есипов (? — 1805) в своем подмосковном имении впервые получил сахар из свеклы, очистив ее сок известью — этот метод, кстати, применяется и в наши дни. Недолго думая, Бланкеннагель и подкатил к нему с предложением совместно построить завод: ваша технология, мои деньги, строительный опыт и связи — другими словами, представительство. Ударили по рукам, и к началу сезона сахароварения 1802−1803 года на берегу речушки Студенец появился завод по выработке свекловичного сахара. За свой первый год он произвел три сотни пудов сладкого продукта.
В чем-чем, а уж в собственных связях Егор Иванович компаньона не обманул, пробил-таки императорский указ о льготах заводу. Правда, о Есипове в этом рескрипте никак не упоминалось. Винить в том императора, конечно, не стоит — вряд ли он мог знать о сложных отношениях, сложившихся между партнерами, потому и «назначил» учредителем завода одного Бланкеннагеля. А преференции дал ему такие, что впору современным предпринимателям позавидовать: 50-тысячная возвратная ссуда на 20 лет с погашением из казны процентов в первые 10 лет, право продавать повсюду «по вольным ценам выделываемые им спирты до 1000 ведер» и другие весьма существенные льготы.
Сотрудничество капитала и интеллекта завершилось разрывом договора: «Несообразность наших нравов заставила нас разойтись», — деликатно писал об этом Есипов. Якову Степановичу, в частности, не нравилось стремление партнера приписать себе заслуги в преуспевании инновационного предприятия. Однако дело было уже в основном налажено и Бланкеннагель мог в одиночку качать прибыль. «Производство сие достигло там нарочитой степени совершенства», — писал профессор Московского университета химик Федор Федорович Рейс в книге 1808 года издания, посвященной заводу в Алябьеве. Впрочем, в истории сахара монополистом Егор Иванович пробыл недолго: уже в 1810 году работали 10 сахарных заводов в Тульской, Орловской, Рязанской, Тамбовской, Пензенской и Калужской губерниях.
…В июле 1812 года князь Дмитрий Михайлович Волконский (1769 — 1835) сделал в дневнике запись об обеде с Блакеннагелем в клубе. За столом они говорили «о средствах противустать замыслам Наполеона»: Егор Иванович будто чувствовал, что дорого обойдется ему лично. И действительно, при сожжении Москвы погибли склады, забитые продукцией сахарозаводчика. Бланкеннагель не подавал виду, что финансы его пришли в расстройство — он продолжал вращаться в свете, весной 1813 года был даже избран старшиной Английского клуба. Но подняться на ноги не сумел, да тут еще пришла пора возвращать 50-тысячный кредит…
Егор Иванович умер, так и не сумев погасить долг. Завод в Алябьеве пережил его на полвека и сгорел в середине 1860-х годов.