Мы живем от даты до даты. И с тех пор, когда мы всем ratio осознаем, что проживаем фактически лишь тире между двумя цифрами и что вторая цифра такая же данность, как и первая (причем если первая — случайность природы, то вторая — ее неотвратимость), большинство из нас как бы уходит из реальности своего бытия, капсулируется на прошлых и настоящих, текущих отрезках своего жизненного времени.
Перспектива будущего для нас исчерпывается, по сути, всего лишь небольшим временным прыжком (спросите себя, ей-богу: ну как далеко вы загадываете в свое завтра, а тем более послезавтра?) — мелко летаем, низко плюемся. Призрак той второй, неизбежной, неотвратимой даты задвигаем за шкаф то самообманом, то бравадой, то просто тупоумием своим, оптимистически окоченевшим от страха. Мы жалки и слабы духом, чтобы вынуть ту самую, с косой, из-за шкафа и предоставить ей равное место в мире своих ценностей, дать жизни своей вектор на смерть не как на прощальный венок, а как на прекрасный венец своей жизни.
Верх — низ, добро — зло, вчера — завтра, жизнь — смерть… Как слепы мы и глухи, как неразумны и самообманны, что, вертясь в двуликой, двоякой мерности, реальности, одну данность принимаем, а вторую игнорируем. Как дети неразумные…
И только немногим дано строить свою жизнь в двухмерном пространстве ее данностей. Наверное поэтому людям, получившим дар провидения времени и смерти, даны и гениальность, и бессмертие — не умер для нас играющий в мячики времени-пространства простой гений Альберт Эйнштейн. Не умер и этот гениальный парень в вечно черном свитерке и синих джинсах. Просто в среду его не стало физически: вышел в тамбур покурить.
Я никогда его живьем не видела, никогда не знала лично, чайник тупой в этих андроидах и вообще больше по филологии книжно-бумажной. Не мое… А вот чувство было, как будто у меня лично из кармана украли, у меня лично отняли, меня лично лишили чего-то очень моего, личного. Так было, когда ушел покурить такой же всехний
К магазину Apple на Мичиган авеню (где я впервые за мою жизнь в США видела очередь за первой проделкой Стива Джобса!) на машине не пробраться — нет паркинга нигде. Хорошо за углом автобус, который «приседает» каждые 15 минут. Вхожу и вижу: у всех пассажиров в руках подняты джобсовские игрушки — каждого входящего ими приветствуют и приглашают почтить память Стива.
А на Мичигане уже не продохнуть — народ валит под магазин проводить Стивена под зажженную свечу, надкусанное яблоко, скорбный букет осенних цветов. Пишут записки, лепят их на витрины, а то и просто на асфальт. Детки оставляют свои игрушки, взрослые обнимаются, верующие молятся. Подгребают музыканты, тормозят машины и сотрясают Мичиган прощальными гудками. (Так гудели на гибель самолета перед польским консульством!) Продавцы эппловские тусуются в толпе горожан, принимают соболезнования. Им еще работать, а руки — плетью.
Вот приехали студенты Трайбека колледжа, вот вышел медперсонал соседнего Норс-вестерн госпиталя, вот остановился огромный туристический автобус и выплюнул с полсотни приезжих гостей города постоять перед магазином Apple. Вот и я, злостный непользователь, со своим яблоком и хризантемами…
Нет ощущения какой-то черной скорби у всех нас (я дух толпы чувствую кожей). Нет давящей тоски, обычной для картины смерти. Даже трудно объяснить словами, чем дышит эта человеческая масса: светлая печаль, примирение с человеческим уходом, счастье сопричастности ко времени, в котором жил этот человек, гордость за Америку прежде всего, за принадлежность к великому народу и стране, где почетно быть умным, успешным, богатым, талантливым, щедрым, упорным. Но главный выдох толпы — благодарность. Благо-дарность, благо-дарение, признательность, нравственная коленопреклоненность, что ли…
Я, пожалуй, знаю немножко, чем он близок нам всем навсегда: он — парень из нашего двора, такие не умирают. Он — воплощение американской мечты. Он — олицетворение народного американского «облико морале»: мультимиллиардер в стоптанных кроссовках, пацан родом из гаража, мужик в полный рост перед съедающим его раком, мужчина перед лицом смерти, мудрец и философ перед лицом вечности…
Если бы мне избавиться от аналогий! Но не могу — так устроена. Вот видится мне в поэзии Стив Джобс Уолтом Уитменом, в музыке — неистовым Вагнером, в прозе, пожалуй, снайперски прицельным Хэмом, в живописи тонким сверкающим Чюрленисом. И если уж сравнивать по значимости эмоционального накала состояние американского общества на уход (не поднимается, черт, рука на это слово!) Стива, то я бы могла назвать только два события, равные этой величественной смерти: Перл Харбор и 11 сентября.
Пассионарность нации после Перл Харбора вылилась в военный подвиг американского народа, теракт 2001 года снова смог объединить нацию в кулак (мы одной крови — ты и я!), и вот, уход этого человека… Что ж мы так устроены, что когда нам хорошо, плеча другого не чувствуешь? Беда, что ли, нам всеобщая нужна, чтобы ай-фоны, ай-пады вверх одним махом поднимать? Странный мы народ, пользователи… Даже свою смерть этот парень сумел обернуть во благо нового духовного единения — он и тут гениален и по-царски щедр!
Изгоняли нас из Рая за Яблоко. Apple познания. («Компания будет называться Apple, если до 5 часов не поступит других вариантов!», — рявкнул Стив Джобс на совещании). На шестой день он сотворил мир. И теперь отдыхает.