Вскоре и сам Пушкин, всегда бывший большим дамским угодником, не удержался и сравнил Алябьеву с Гончаровой, за которой тогда пытался ухаживать:
«…Влиянье красоты
Ты живо чувствуешь. С восторгом ценишь ты
И блеск Алябьевой и прелесть Гончаровой».
В восторженном восприятии красоты Алябьевой великий поэт был не одинок. Юный Лермонтов в 1831 году писал в посвященном ей мадригале:
«Вам красота, чтобы блеснуть,
Дана;
В глазах душа, чтоб обмануть,
Видна!..
Но звал ли вас хоть кто-нибудь:
Она?».
Пожалуй, чаще, чем у других поэтов, пленительный образ Александры Алябьевой появлялся в стихах Николая Языкова. Естественно, что и он не преминул отозваться об её божественной красоте:
«…Когда б вы жили
Между греков в древни дни,
Греки б вас боготворили,
Вам построили б они
Беломраморные храмы,
Золотые алтари,
Где б горели фимиамы
От зари и до зари…».
Не знаю как греки, а современники с восторгом отзывались об Александре Алябьевой, оказавшейся не только удивительно красивой, но к тому же умной и прекрасно образованной. Родители в дочери души не чаяли, и замуж выдавать её не спешили, хотя женихи буквально в очередь выстраивались, чтобы снискать расположение красавицы. Василий Фёдорович только вздыхал, когда Александра отвергала очередного завидного жениха, но в споры с дочерью не вступал и отцовскую власть проявлять не спешил.
Девушка же хотела не просто блестящей партии, а настоящей романтической любви. И она пришла в образе красавца гусара Алексея Киреева. В 1832 году сыграли свадьбу, и молодые поселились в Москве, где Александра продолжала блистать в обществе и создала свой салон. Любопытно, что салон был не просто данью моде, он вскоре стал одним из культурных центров первопрестольной, который с удовольствием посещали писатели, поэты, художники, ученые, посещавшие Москву путешественники.
Теперь современники ценили не только красоту Александры Киреевой, но и её живой ум, эрудицию, умение в непринужденной обстановке обсуждать серьезные проблемы, проявляя при этом совсем не женский взгляд на происходящие события. Старшая дочь поэта Тютчева, хорошо знавшая Александру, писала в мемуарах: «У меня была с визитом г-жа Киреева, московская дама, очень известная несколько лет назад своей большой красотой… Но странно в этой даме то, что она нисколько не тщеславится этой красотой, которую поэты воспели в великолепных стихах. Ее честолюбие в том, чтобы быть умной женщиной, ученой и, прежде всего, образцовой матерью. Она говорит только об ученых — своих близких друзьях и обо всех достоинствах, умственных и нравственных, которые она развила в своих детях, которых я после двухчасового разговора с их мамашей знаю, как будто я сама произвела их на свет».
Тютчева не зря отметила, что Киреева образцовая мать. В те времена, когда детей было принято поручать заботам различных нянек и гувернеров, Александра Васильевна занималась воспитанием двух сыновей и дочери сама, уделяя им много времени и искренней материнской заботы. Кстати, брак её оказался вполне счастливым, несмотря на некоторую взбалмошность супруга. Вяземский об Алексее Кирееве, не без язвительности, заметил в письме Александру Тургеневу: «Тяжел, кажется, муж ее; не дает ей слова выговорить и поминутно перебивает разговор с ней».
В этом письме Вяземский делился впечатлениями от появления четы Киреевых на масленичных балах в Петербурге в 1836 году. По его мнению, Александра так же легко покорила столицу, как и недавно Москву: «Когда она в первый раз показалась в собрании, сказывают, поднялась такая возня, что не приведи боже: бегали за нею, толпились, окружали ее, смотрели в глаза, лазили на стулья, на окна. Пошли сравнения с Завадовскою, с Пушкиною; только и разговоров, что о ней… Я был у нее. Она в самом деле очень хороша».
После рождения детей Александра Киреева утратила девическую стройность, но её красота от этого не поблекла. В середине сороковых годов её салон любил посещать Языков, который, по мнению современников, был тайно влюблен в Александру. Согласитесь, что с холодной головой такие строки не напишешь:
«…Нет, вы прекрасны,
Вы просто чудо красоты!
Нет! вы всего меня смутили
В тот вечно памятный мне час,
Как на меня вы обратили
Лучи огнистых ваших глаз:
Мои глаза остановились,
К земле склонилась голова,
Смешались, замерли и сбились
Во мне все чувства и слова».
При подобном всеобщем обожании Александра Киреева не следовала гламурным традициям того времени, оставаясь верной женой и заботливой матерью. А после смерти супруга в 1849 году всю жизнь посвятила детям. Её сыновья стали офицерами. Старший сын Александр отличился в годы Крымской войны, получив за храбрость несколько орденов. Для того чтобы попасть в действующую армию, ему пришлось из гвардии перевестись в армейский полк. Впоследствии он сделал блестящую военную карьеру, дослужившись до чина генерала от кавалерии. Кроме того, он стал известным богословом, почетным членом Московской духовной академии, что было большой редкостью среди профессиональных военных.
Младший сын Николай, будучи капитаном, во главе отряда восставших сербов в 1876 году воевал против турок. Свой последний бой он принял 12 сентября под болгарским селом Раковица, где повел бойцов в контратаку на значительно превосходящего в силах противника. В бою он получил шесть ран, последняя стала смертельной. В Болгарии Николаю Алексеевичу Кирееву установлено три памятника. В местах, где он воевал, одно из сел получило название Киреево.
Дочь Ольга, в замужестве Новикова, унаследовавшая от матери красоту, стала известным литератором, печаталась в российской и европейской прессе, издала несколько книг, переводила произведения русских писателей на французский и английский языки. Активно отстаивала за границей интересы России, в Лондоне её даже называли «русским агентом».
Александра Васильевна Киреева (Алябьева), своей красотой и умом вдохновлявшая поэтов на проникновенные строки, прожила долгую жизнь, воспитала прекрасных детей, преданно служивших Отечеству. Скончалась она весной 1891 года. К сожалению, точная дата её смерти и место захоронения неизвестны.