Во-первых, посещаемость этого предмета должна была быть стопроцентной или приближаться к таковой. Пропуск лекции или семинара, не «закрытый» справкой от врача, был хуже менингита.
Во-вторых, своемыслие, присущее всем студентам, в этой науке жестоко наказывалось. Один мой приятель, начитавшись Гегеля, не сошелся с лектором во взглядах на этого философа, и диамат ему пришлось пересдавать. Плакала его повышенная стипендия! Как говорил один великий древний мыслитель, «во многой мудрости — много печали». Были, конечно, и преподаватели-либералы. Но даже таким — предупреждали опытные люди — приходилось доносить вышестоящему начальству, если студенты выражали взгляды слишком уж неортодоксальные.
Ну, и в третьих, конспектирование первоисточников. Это — отдельный плач. Гениальные мысли классиков вечно живого учения следовало заносить в тетрадочку для конспектов. Разборчивым почерком. Аккуратные девочки выделяли особо ценные цитаты красным цветом. За что удостаивались похвалы и бонусов на экзамене.
Среди трудов классиков, подлежавших конспектированию, высился, так сказать, пиком Ленина, «Материализм и эмпириокритицизм». Эту единственную философскую работу вождя тщательно и всесторонне изучали. И, естественно, конспектировали.
Сначала чтение этой книжки даже развлекало. Написан «Материализм…» был довольно легким пером партийного публициста. И едва ли не на каждой странице Ильич, не стесняясь в выражениях, выдавал трепку каким-то неизвестным нам оппонентам. Однако вскоре ругань приедалась, содержание труда оставалось темным, и желание прочитать до конца толстенький томик пропадало напрочь. Думаю, что даже отличники так и не осилили это сокровище философской мысли.
Правда, были среди нас и мазохисты (где их не бывает?). Один такой сосчитал, сколько раз и кого Ленин в этой работе обзывал. Наблюдения свои, как и положено технарю, он свел в таблицу. Две верхние строчки в этой таблице занимали швейцарский философ Рихард Авенариус (около 300 раз) и австрийский физик Эрнст Мах (Ernst Mach) (1838−1916). Последний лидировал с большим отрывом — более 800 нелестных упоминаний.
У этого самого Маха неожиданно отыскался на нашем курсе защитник. Фамилия его оказалась — случаются иногда смешные совпадения — Махов. Отец Махова был летчиком-истребителем, полковником ВВС. Сын же, к сожалению, летчиком стать не мог, поскольку был изрядно близорук. Но на авиации наш Махов просто «сдвинулся». Знал про летчиков и
Оказалось, что именем Эрнста Маха названо знаменитое в аэродинамике число, отношение скорости потока воздуха к скорости звука. Число Маха всегда на языке у летчиков-истребителей. Чем больше «махов» развивает самолет, тем он быстрее. А значит, неуязвимее.
Поскольку Эрнст Мах таким образом оказался причастен к авиации, он стал Махову-младшему кем-то вроде дорогого дедушки, защищать которого от поношения было уже делом семейной чести. Махов со свойственной ему дотошностью разузнал все, что можно было разузнать положительного про Маха. И делился своими знаниями с окружающими.
Выяснилось, что был Мах неслабый физик. Уже одно это привлекало на его сторону симпатии многих моих однокашников. Большинство из нас прежде, чем поступать в родной институт, сдавали экзамены в престижные физические и физико-технические вузы и по разным причинам в эти вузы не прошли. Так что физика и математика были для нас самыми главными науками, а «Курс теоретической физики»
То, что был Э. Мах субъективным идеалистом, меня, например, удивляло. Из увещеваний преподавателей относительно так называемого «основного вопроса философии» я сделал для себя вывод, что философские воззрения человека определяются в первую очередь его профессиональной деятельностью. Жизнь — лучший учитель. В том числе, и учитель философии. «Технарям», например, свойственен стихийный материализм. Автомобиль, сколько ты его не заклинай, пока с ним как следует не повозишься, никуда не поедет. Математики, по роду своей профессии придумывающие и обживающие идеальные миры, — явные объективные идеалисты, как бы они не божились именами классиков материализма. И актеры, главная работа которых очаровывать публику, — идеалисты, только идеалисты субъективные. Ведь со сцены очень ясно видно — успех спектакля зависит от тебя, единственного и неповторимого.
Согласно моему пониманию, Э. Мах, как ученый-физик, должен был бы стать материалистом. Ведь каждый новый эксперимент убеждает физика в том, что природа — «объективная реальность, данная нам в ощущениях». Именно так определил Ленин в своей книге, что такое материя. И именно эту его фразу моя институтская подружка, девочка аккуратная, обвела в своем конспекте красной рамочкой. Как сейчас помню, двойной красной рамочкой. Ее образцовые конспекты я, как последний охламон, бездумно передирал, готовясь к экзамену по диамату.
Впрочем, в мою самодельную философскую концепцию не желал укладываться ни академик Иван Павлов, ни многие другие естествоиспытатели, вполне религиозные по жизни люди. У каждого были свои отношения с религией и свой путь в науке. Э. Мах к «ошибочным» (по мнению материалиста) взглядам тоже пришел своим путем. Самые первые его научные работы посвящались исследованию физиологии органов чувств. Мах изучал человеческий глаз и человеческое ухо как физические приборы, воспринимающие свет и давление звуковых волн, соответственно. В исследованиях органов чувств Э. Мах добился серьезных успехов. Может быть, из-за этого самым главным в исследовании природы ученый считал сигналы, поступающие в мозг от органов чувств, а назначение мозга видел в том, чтобы поступающие сигналы обрабатывать и строить на основе этой обработки образ внешнего мира.
Но все же главной работой австрийского физика стало исследование объектов, движущихся со сверхзвуковой скоростью. Исследование это он начал в 1884 году. Ясно, что в те времена самолетов, ни сверхзвуковых, ни обычных, еще не было. Но уже были и пули, и снаряды. И еще был заказ военного ведомства. Дело в том, что огнестрельные ранения, полученные немецкими солдатами на поле боя во время франко-прусской войны 1870−1871 года, были гораздо тяжелее, чем раньше. Настолько, что немцы стали подозревать: французы использовали разрывные пули. Этот вид оружия уже тогда был признан варварским и запрещен.
Исследовать причину повышенной убойной силы французских ружей взялся профессор Э. Мах с двумя своими коллегами, Петером Зальхером и Шандором Риглером из Военно-морской академии в Фиуме (теперь это — хорватский город и порт Риека). Совместными усилиями к лету 1886 году была построена установка, позволяющая фотографировать летящую в воздухе пулю. Фотосъемка производилась без затвора, на фотопластинку, установленную в темной камере. Когда пуля пролетала мимо объектива, срабатывал датчик, вспыхивала электрическая искра, освещавшая летящую пулю и окружающее ее пространство. Сжатый и нагретый при полете пули воздух менял свою прозрачность. Благодаря этому на фотографиях оказались четко видными темные полосы, расходящиеся от головной части пули, а также вихревое движение воздуха в пространстве, где пуля уже пролетела.
Э. Мах раскрыл причину повышенной убойной силы французских пуль. Они летели со скоростью, превышающей скорость звука. Оказалось, что любой предмет, летящий с такой скоростью, сопровождает ударная волна. Ударная волна — это фронт сжатого воздуха, расходящийся во все стороны в виде конуса. Именно ударная волна повышала убойную силу французских пуль: делала входные отверстия необычной, конусообразной, формы, а ткани тела просто разрывала.
Но Э. Мах, как это свойственно настоящему немецкому профессору, отличался упорством и въедливостью. Решив поставленную задачу, он не успокоился, пока не исследовал все аспекты открытого им нового явления. В частности, он установил, что угол расхождения ударной волны и другие ее параметры определялись отношением скорости летящего предмета к скорости звука. Назвать это соотношение числом Маха предложил в 1929 году швейцарский инженер Якоб Аккерет (Jakob Ackeret) (1898−1981).
После Второй мировой войны, когда началось проектирование сверхзвуковых самолетов о числе Маха заговорили и авиаконструкторы, и летчики. Дело было важное (и даже, как выражался Ленин, архиважное), так что в советской авиации имя Э. Маха было частично реабилитировано.
Идеологические запреты в науке и технике вредны всегда. В этом на себе смогли убедиться многие советские летчики и космонавты. Дело в том, что еще в первых своих исследованиях, изучая органы слуха, Э. Мах среди прочего объяснил, как действует вестибулярный аппарат. Благодаря этому маленькому, но очень важному органу, находящемуся во внутреннем ухе, человек сохраняет равновесие при качке или полете. Так что ни моряком, ни летчиком без здорового и тренированного вестибулярного аппарата стать невозможно.
Отрасль медицины, которая изучала функционирование и расстройства вестибулярного аппарата, невроотология, базировалась на исследованиях Э. Маха. Поэтому она разделила судьбу «буржуазных наук» генетики и кибернетики. В СССР всерьез изучать вестибулярный аппарат начали лишь в конце 1950-х годов. Изучать спешными темпами и с немалыми жертвами, поскольку в США и в Западной Европе эти исследования были уже засекречены, как имеющие важное военное значение.