Чего только не может быть в нашей жизни. А чего-то может и не быть, как бы сильно нам того не хотелось. Вот и у Карла Густава Маннергейма. Могло, но не было ни одного из перечисленных выше вариантов, по которым он оказался бы на передовых позициях русско-японской войны.
Хотя «под ружьем» российской императорской армии Карл оказался ещё 12 октября 1887 года. Именно в этот день 84 человека, поступившие в Николаевское кавалерийское училище, приняли воинскую присягу. Но высочайшим приказом от 31 августа 1904 года ротмистр барон Маннергейм был назначен на должность командира образцового эскадрона офицерской кавалерийской школы… «с оставлением в списках Кавалергардского полка». А кавалергарды — не просто кавалеристы. Они — Гвардия. Части которой продолжали нести свою повседневную службу и на фронт не отправлялись.
Ну, а к розовым романтикам или неумеренным честолюбцем барона навряд ли можно было отнести. И до, и после того, и тогда, в октябре 1904 года, когда он начал готовиться к поездке в Маньчжурию. Карл Густав достаточно хорошо знал эту жизнь, чтобы позволить себе неоправданную роскошь смотреть на неё через приятно-розовые линзы очков. Ну, а честолюбие… Как не быть? Конечно, было. Но не до такого же уровня безрассудства, чтобы потерять почву под ногами? Нет, нет и нет! Барон всегда был трезвым прагматиком и достаточно реально смотрел на эту жизнь. Вот только она в тот период жизни Маннергейма стала для него просто невыносимой… И решил ротмистр. В первую очередь, для себя самого: чем такая жизнь-жестянка… А ну, её в болото! Лучше — на фронт.
И сбежал. К чёрту на кулички. В Маньчжурию. Обоснованно полагая, что уже во-от как доставшие его в Петербурге проблемы там и останутся… Только насколько обоснованно?
Конечно, так, лихим кавалерийским наскоком, на этот вопрос не ответить. Проблема ж, она — проблеме рознь, и прежде чем ставить все точки по поводу того, удалось — нет ли, так посмотреть повнимательнее надо — а от чего господин ротмистр сбежать-то хотел?
Не в последнюю очередь — от долгов. Которые росли уже не в арифметической, а в какой-то иной, значительно более худшей, прогрессии. Офицерского довольствия не хватало просто катастрофически.
Конечно, звание офицера Гвардии ко многому обязывало. Карлу необходимо было иметь семь различных комплектов кавалергардской формы. Один из которых предполагал наличие шинели не с каким там, а с бобровым воротником. Плюс то, что к форме полагается — медная кираса, каска, палаш, шпоры с «малиновым звоном». И на всё это нужны были деньги. А лошади? Какой кавалерист без неё?
По требованиям строевой части полка у каждого офицера должно было быть как минимум два коня светло-гнедой масти, ровного дыхания, хорошего сложения, первого разряда по породе и ростом первой категории — выше 1,5 метров. Приобретение лошадей и их экипировка… Без седла и стремян в парадный строй никак не встанешь. В общем, денег на всё про всё требовалось много.
И если бы Карл ограничивался только обязательными полковыми требованиями… Куда там! Он же был заядлый лошадник. Маннергейма всегда интересовали дорогие породистые и, по преимуществу, иностранные лошади. В начале прошлого века у него была одна из лучших скаковых конюшен столицы, в денниках которой стояло не менее шести верхово-упряжных и верховых лошадей. А по максимуму их количество доходило до 16-ти!
Конечно, пока в семье царили мир и согласие — денег хватало. Но… В начале 1903 года Анастасия Николаевна Арапова, она же баронесса Маннергейм, ничего не говоря супругу, забирает документы на имения, закрывает все свои банковские счета в России и переводит деньги во Францию, куда и уезжает с дочерьми, Анастасией и Софьей.
И барон остаётся без денег и без имений. Один. Нет, нельзя сказать, чтобы совсем один… Баронесса же не просто так. Без молнии, гром не грянет. А как грянет — креститься уже поздно.
Карл Густав, он… Не только лошадей… Ка-ак он женщин любил… А они его! Да и как не любить? «С таким господином, как Маннергейм, всегда нужно было выглядеть классом «люкс».
Высокий, элегантный, красивый офицер-кавалергард, превосходно владевший французским языком, пользовался большим успехом у женщин, одинаково непринуждённо чувствуя себя и с юными девицами, и с влиятельными, нередко замужними, дамами.
История 13-го уланского Владимирского полка, Высочайший приказ о назначении полковника Маннергейма командиром которого был отдан 5 января 1909 года, сохранила когда-то популярную среди его офицеров песню:
Семь пятьдесят утра.
По командирской воле
Полк выстроился в поле.
Все молодцы ждут командира —
Варшавских милых дам кумира.
Да и сам Маннергейм как-то честно жаловался князю Радзивиллу: «Все мои деньги уходят на лошадей и красивых женщин»… Каких только дам не побывало в варшавском доме Карла Густава по Черняковской улице. Правда, это было чуть позже.
А тогда в жизнь барона яркой кометой ворвалась одна из богатейших женщин России. Графиня Елизавета Шувалова (Барятинская), с которой Маннергейм познакомился 24 марта 1895 года на скачках в Михайловском манеже.
Познакомился и… Личная жизнь барона полетела под откос. Были, были у Анастасии Араповой основания закрывать счета, забирать бумаги на имения и уезжать с дочерьми во Францию. Ещё какие основания. Железобетонные.
И тут началось… Не успела баронесса Маннергейм покинуть столицу империи, как графиня Шувалова, у которой вдруг как-то скоропостижно скончался супруг, предложила не разведённому и не собиравшемуся разводиться Карлу, вступить с ней в гражданский брак. В общем, попал ротмистр. Куда ни кинь, всюду — одни клинья. Денег нет, жена уехала, а тут ещё и дама сердца предлагает такое…
Такое… Только сделай. Всё высшее общество отвернётся напрочь, и не простит никогда. И ни за что. Но и любимую женщину как оттолкнуть? Тоже — нельзя. Никак нельзя. И Карл Густав не придумал ничего лучше, чем сбежать. Не уйти, не отправиться, а именно сбежать от всех этих многочисленных проблем на русско-японскую.
Вот только от кредиторов и долгов убежать можно. Не стоят они, бумажки эти, того, чтобы разыскивать должника за тридевять земель, да ещё под пулями и снарядами. Вернётся — отдаст. Дворянин, как-никак. Ну, а не вернётся… Не вернётся — наследники ответят!
От кредиторов и долгов — можно. А вот от любящей женщины… От неё — никак. Елизавета Шувалова, узнав, что Карл собирается добровольцем на фронт, отменяет поездку на Украину, где нужно было ставить памятник на могилу почившему в бозе супругу, срочно возглавляет походный лазарет и вместе с ним убывает во Владивосток.
Маннергейм доберётся до Харбина позже графини, но раньше своих лошадей, отправленных в Маньчжурию отдельным вагоном в сопровождении денщика. И у Елизаветы с бароном будет два дня, чтобы провести их наедине, всё это время не выходя из номера в одной из дорогих гостиниц Владивостока. Всего два дня. Или целых два. Кому как. Ведь впереди у каждого из них была война. И не одна. И не только война. Ещё революция, эмиграция…
Всё это будет. И многое из жизни, если не графини Шуваловой, то барона Маннергейма мы знаем. И помним его, как талантливого военачальника, опытного политика, ответственного гражданина своей страны…
Да, действительно, это — было. Но почему-то сегодня, 4 июня, в день рождения Карла Густава Маннергейма, хочется мне вспомнить его не фельдмаршалом или Президентом, а вот таким… Каким он был. Вернее — и таким, каким он был тоже. Обычным мужчиной. Со всеми, свойственными этому племени недостатками. Компенсируемыми только одним, тем самым — встречной любовью по отношению к любящей женщине…