Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты,
А дорогою степною
Шли с войны домой советские солдаты.
От жары, от злого зноя
Гимнастерки на плечах повыгорали;
Свое знамя боевое
От врагов солдаты сердцем заслоняли.
Они жизни не щадили,
Защищая отчий край — страну родную;
Одолели, победили
Всех врагов в боях за Родину святую.
Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты,
А дорогою степною
Шли с войны домой советские солдаты.
Мне казалась, что песня была написана, по меньшей мере, до войны, но работая над сегодняшней статьей, я обнаружил, что дата ее создания — 1947 год…
Но песни у Александра Коваленкова (а именно так зовут нашего сегодняшнего героя) появлялись еще и до войны. В частности, в том грозном 1941 году было написано стихотворение совместно с П. Шубиным, которое стала заглавной песней в кинофильме «Боксеры».
На светлых стадионах,
Широких и зеленых,
Для молодости нашей открыт простор.
Всегда готовят к бою
Дорожкой беговою.
Навстречу победе бежит боксер!
Припев:
Закалка боевая,
Отвага молодая,
Находчивость и смелость идет всегда вперед!
Для спорта и для боя
Есть правило такое:
Всех смелых и умелых победа ждет!
Не зная утомленья,
Идем мы в наступленье,
С противником на ринге вступая в бой.
И бой тому не страшен,
Кто молод и отважен,
Кто всюду умеет владеть собой!
Но давайте, наконец, обратимся к биографии Александра Александровича. Он родился 15 марта 1911 года в Новгороде, в семье, которую с полным правом можно назвать прогрессивной. Отец — Александр Коваленков — был инженером-радиоконструктором, мама — довольно образованная молодая женщина. И оба его деда были незаурядными личностями. Дед по отцу — заслуженный учитель городской приходской школы № 3 в городе Новгороде, писал и издавал свои учебники. За заслуги в области народного образования ему было даровано дворянство.
Дед по матери, по фамилии Рипный, жил в деревне Перетенка Окуловского района и был управляющим в имении действительного статского советника, одного из лидеров октябристов, председателя III и IV Государственной думы, в 1917 г. — председателя Временного комитета Государственной думы Михаила Родзянко. Так получилось, что практически с детства Саша воспитывался у родных матери в деревне Перетенка. Тем более, что мама скончалась тогда, когда сыну исполнилось всего-то семь лет. Как вспоминала потом тетка будущего поэта, везде в их доме была нацарапана рукой Саши надпись: «Будь проклят 1918 год, он унес мою маму».
Но горе притупляется. Саша пошел в школу, где считался одним из лучших учеников. «Красота новгородских перелесков, где мы с ребятами собирали грибы, вольная воля рек и озер, где белели наши берестяные поплавки и отражались в омутах можжевеловые удилища», — так вспоминал о своей малой родине Александр Александрович позднее.
В 1921 году отец забрал сына в Москву, куда перебрался после смерти жены. Окончив в Москве среднюю школу, Александр-младший попытался получить техническое образование, работал в качестве практиканта в одной из радиолабораторий Московского аэродрома. Но потом выбрал иную стезю — попытался сочинять киносценарии, поступив в Государственный институт кинематографии.
Его первые поэтические опыты были замечены и одобрены первым пролетарским писателем Максимом Горьким. Дружил Коваленков и с такими незаурядными личностями, как Михаил Светлов и Евгений Петров.
Его стихи были очень лиричны. Достаточно вспомнить его обращение к сыну «Снегирь».
Клубы дыма, танки, самолеты,
Сломанные надвое мосты,
Конские хвосты, штыки пехоты,
Взрывов желто-красные кусты,
Людоед бежит во все лопатки,
Снайпер с елки целится в него,
Войско чужестранцев в беспорядке,
Солнце видит наше торжество…
Вот что нарисовано в тетрадке
У мальчишки — сына моего.
Говорю: — Рисунок сделан смело,
Только что ж бумагу тратить зря?
Кончен бой, сраженье отгремело,
Ты изобразил бы снегиря.
Или, скажем, лодку, рыболова,
Разные деревья и цветы…
Мало ли хорошего, такого,
Что видал и что запомнил ты!
Но художник явно не согласен —
Смотрит вбок, вздыхает тяжело:
— Что там рисовать скворца иль ясень,
То ли дело — сабля наголо.
Лодку, — говорит, — я нарисую.
С парусом, чтоб плыть в далекий край.
С пушками зенитными, такую,
На которой спасся бы Чапай.
— Я пойду гулять…
— Ну что ж, ступай…-
Неперед известно по программе,
Что наследник явится домой
Весь в песке, с известкой под ногтями,
С круглою медалью жестяной.
Тут пойдет обычная беседа:
— Кто пустил стрелу в окно соседа?
— Кем и чем губа рассечена?
— Почему опять была война?
Вымоют мальчишку, спать уложат,
Скажут, улыбаясь: — Вот беда,
Каждый вечер все одно и то же,
С девочкой спокойнее куда…
И возникнет дальней песни эхо —
«Нас не трогай», и приснится ширь,
Где сидит на придорожной вехе
Зоревой суворовский снегирь.
Это стихотворение написано в последний предвоенный год.
А дальше была война. С первого ее дня Александр Коваленков неоднократно бывал на фронте, был неоднократно ранен, стал инвалидом. Но даже несмотря на это, поэт не ожесточился, его стихи продолжают оставаться лирическими. Нельзя не вспомнить его песню «Колыбельная», музыку к которой написал все тот же Матвей Блантер.
Солнце скрылось за дальней горой,
Опускается ночь над тобой.
Опускается и говорит:
Почему этот мальчик не спит?
Твой отец далеко, в том краю,
Где не мамы, а пули поют.
Где земля наша ночью и днем
Полыхает смертельным огнем.
Припев:
Спи, мой хороший, мой славный,
Спи, мой любимый, забавный.
Баю-баю, песню пою,
Ты ведь у нас самый главный.
Скоро день тот грядет наконец,
И с победой вернется отец,
И он пальцем тебе погрозит:
Почему этот мальчик не спит?
За окошком кругом тишина.
Задремала на небе луна.
Спит кроватка, и столик, и стул,
Вот и мальчик послушный уснул.
Далеко вдали, за чертой земли,
Скоро день начнется новый.
Ну, поспеши же спать,
Чтобы завтра встать
Рано утром ясным и здоровым.
1944
После войны Александр Александрович преподавал в Литературном институте основы стихосложения. Когда умер Сталин, в первую же ночь в Москве были арестованы несколько тысяч человек. Среди них был преподаватель Литинститута поэт Александр Коваленков, всегда подчеркнуто элегантный по тем френчево-гимнастерочным временам. У него было легкое помешательство литературного гурмана — ему казалось, что все стихи молодых поэтов написаны давным-давно до нас.
Немедленно после ареста Коваленкова по литературным коридорам поползли слухи о том, что он был агентом иностранных разведок. В связи с этой версией довольно двусмысленно прозвучала реплика поэта Сергея Смирнова на литинститутском собрании: «А вот наш недавний коллега Александр Коваленков оказался по ту сторону баррикад».
Но через месяц Коваленков вернулся…
Вот еще одно лирическое стихотворение Александра Александровича.
В юношеском, солнечном эфире
Лучшим чувствам не было помех.
Я считал доказанным, что в мире
Ты добрей, красивей, лучше всех.
Лирика, до святости возвысясь,
Нас купала в свете и тепле.
Все цвело. И даже наша близость
Нам казалась лучшей на земле.
Свежесть, превратившаяся в пламя,
Радуги горячей гроз ночных…
Мало ли что было между нами,
Как и у других.
Но не здесь взяла свое начало
Та любовь, что горестей сильней,
Та, что не казнила, а прощала,
Не боясь ошибок и страстей.
Не в цветах, а в ссадинах и шрамах
От разлук, обманов и обид
С материнской нежностью, упрямо
Нам она всю правду говорит.
А из туч снежок летит колючий,
Тая на морщинках дорогих.
И опять зову я самой лучшей
Ту, что так обычна для других.
В 50-е годы Коваленков увлекся «космической» темой и неопознанными летающими объектами. Как вспоминал один из поэтов: «На склоне лет он пришел к выводу, что муравьи прилетели к нам с другой планеты, что они — истинные носители разума и знаний; он и книгу об этом написал. Партийные идеологи были неприятно удивлены аполитичностью взглядов известного литератора: на территории СССР даже птицам небесным должно было быть ясно, что единственным носителем разума и мирового прогресса является советский человек, а никакой не муравей. И обстоятельные разъяснения Коваленкова воспринимались слушателями недоверчиво, а то и с опаской. Дискуссия затягивалась, каждая из двух сторон стояла на своем; компромисс, действительно, тут был невозможен».
Но о стихи про звездное небо завораживают…
Загадочно мерцая в окулярах,
Плывет сквозь тьму космических глубин
Оранжевый сосед земного шара,
Фантазий и утопий властелин —
Марс.
Миллионоверстным расстояньем
Уменьшен, в детский мячик превращен,
Плывет, мерцает гаснущим сияньем
Закатных, нам неведомых времен.
Кто дышит атмосферой разреженной
И, может быть, следит который век
За нашею планетою зеленой,
Где марсиан придумал человек!
Трехногие гиганты страшной сказки,
Железные грибы багровой тьмы…
Уэллс их создал людям для острастки,
Пугая слишком смелые умы.
Нет, не затем мечта стремилась к свету
И сердце Циолковского влекла,
Чтоб вестницей войны послать ракету,
Туда, где жизнь спасения ждала!
Не угадать и назначить срока,
Но он настанет, это день и час,
Когда мы встретим тех, кто издалека,
Надежды не теряя, верил в нас.
Фронтовые раны подорвали здоровье поэта. Он скончался, прожив всего 60 лет, в 1971 году. Его издатель В. Туркин посвятил Александру Александровичу Коваленкову удивительные стихи:
Отходил по земле Коваленков,
Отгорел одиноким огнем
Не осталось о нем киноленты,
Мемуаров не пишут о нем.
Человек бескорыстного долга, —
И не знаю я, как для кого, —
Для меня будет памятным долго
Иронический голос его.
Он носил в себе тайну — обиду,
Но с подчеркнуто гордой судьбой
Никому этой тайны не выдал,
А пронес до могилы с собой
Вот стучится он в дверь.
Вот он входит.
Осторожен. Медлительно-тих.
До наивности весь превосходен
В обстоятельных жестах своих.
Избалован вниманьем не слишком
И в быту до чудачества строг, —
Инвалид — пенсионную книжку
Он с войны нераскрытой сберег.
Не слывя богачом, он упрямо —
Сам прошедший фронты и бои —
Все Вьетнаму, Вьетнаму, Вьетнаму
Высылал гонорары свои.
Мне, издателю, тихо напомнил,
Ни аванса не ждя, ничего:
«Не забудьте про мой однотомник»,
Вот и все завещанье его.
Он к грядущим ушел поколеньям
Не гудком пароходным в дыму,
Тонколицым и чутким оленем,
Лишь не чутким к себе самому.
Виновато на траурных лентах
«Незабвенный» мы пишем о нем…
Отходил по Земле Коваленков,
Отгорел одиноким огнем.
Дай Бог, чтобы и о нас кто-то так вспомнил…