В чем-то его даже сравнивают с Пушкиным, я и сам, грешен, был поражен немудреными, но такими искренними и легкими словами его стихотворения «Родители»:
Силы на покосе
Измотав вконец,
На крутом откосе
Отдыхал отец.
На его рубашке
Застывала соль,
Желтые ромашки
Врачевали боль.
И вставал здоровым
Мой родной мужик,
И звенело снова:
«Вжик, вжик, вжик».
А когда жестоко
Вновь ему устать,
С квасом издалека
Приходила мать.
Хлеба подавала,
Луку для косца,
Кофтой обтирала
Шею у отца.
И вдвоем косили:
«Вжик, вжик, вжик».
Так они и жили —
Баба да мужик.
И в своих забавах
В предвечерний час
На медовых травах
Зачинали нас.
Судьба любого поэта всегда интересна. Когда и как появляется «роковая на нем печать?» Кто ее ставит? Кто клеймит человека, которому суждено выделиться среди других? Что служит толчком, поводом для того, чтобы слова складывались в рифмы, будоражили других? Где та мера, которой черпается талант? Почему самое трудное не написать стихи, не выпустить сборник, а сделать так, чтобы они жили, остались в душах людей?
Возьмем размышления того же Люкина:
Суть поэзии:
Рассказать в словах
О всем увиденном,
Насмешить,
Чтоб было веселей,
Приоткрыть
Прекрасное
в обыденном —
Это суть поэзии моей,
И еще
(Уж погодите кланяться)
Есть слова,
Что жгут сильней огня.
Вот и все.
А что кому достанется,
Это
Не зависит от меня.
Александр Иванович родился 29 марта в селе Шковерка Княгининского района Горьковской области в семье крестьянина. Лет до 12 ничем не выделялся из сверстников, учился, как все, правда, в пятом классе начал «пописывать стихи». Какие они были? Веселые ли? Грустные? Мы об этом вряд ли узнаем, потому что свое первое стихотворение Александр опубликовал спустя почти четверть века, уже после войны, в 1949 году. До этого писал, как говорится, для себя, стесняясь показывать их кому-либо.
Он и вообще по жизни был очень стеснительный…
Не обижался всерьез,
Не радовался до слез,
Девчонок совсем
не любил,
Врага своего не избил,
Дрожал,
Как в подполье мышь,
А жил еще, говоришь!
Или вот еще одно стихотворение, которое подчеркивает душевный настрой молодого поэта, который к тому времени, после окончания семилетки в 1936 году перебрался в Горький, в знаменитый рабочий район Сормово, и поступил на Сормовский завод слесарем.
Не умел я любить,
Не умел.
То краснел,
То белел, как мел.
Перед тем,
Как «люблю» сказать,
Я зачем-то закрыл глаза,
А когда целовать хотел,
Ни с того ни с сего вспотел.
И ушла ты,
А я ревел.
Не умел я любить,
Не умел…
А дальше была война. На фронт солдат Александр Люкин прибыл 5 декабря 1942 года, как он потом вспоминал с самоиронией: «Очень хотелось отличиться, но судьба не благоволила мне. Она изматывала меня будничной фронтовой работой и большими походами. Минировал, разминировал, строил на передовой блиндажи, был под прицельным огнем…»
Нам сегодня, с 63-летней послевоенной высоты, иногда кажется, что героем тогда был только тот, кто имел золотую звездочку или, на худой конец, три-четыре ордена. Но как-то не думается о будничной фронтовой работе…
В 1944 году Люкин поступил в Арзамасское минометное училище, а когда его окончил, война уже завершилась. Рисковать молодыми лейтенантами в 1945-м, так как это было в 1941-м и 1942-м, уже не хотели.
Конечно, вряд ли бы поэт Люкин стал бы поэтом Люкиным, если бы к его дару, таланту судьба не «подмастила» удивительными людьми. Один из них — Нил Григорьевич Бирюков, к которому начинающий стихотворец Люкин принес свои стихи. Думал, что Бирюков начнет его хвалить, мол, это же надо, от станка и такой поэт!
Но Нил Григорьевич начал разговор о другом:
— Это все треньканье, которым занимаются сотни… Им кажется, раз газета напечатала стихотворение, значит — я поэт… Ну и пусть кажется… Ты только не торопись идти их дорогой… Ты ищи в городе поэзии свой переулок. Люкинский… Понимаешь: переулок, но — свой! Вот в «Красавице» я слышу твой голос. Твой!
Стал ревниво за ней он
Доглядывать в разные щелки,
Запретил он шутить
И смеяться жене молодой…
И не стало красавицы
В нашем притихшем поселке,
Лишь еще одна баба,
Сутулясь, проходит с водой.
А много ли у нас, в наше время, таких мудрых поэтов? К сожалению, по пальцам можно перечесть. Остальные купаются в лучах восхищения и подражания молодых, начинающих, в чем-то даже калеча их души, поощряя мелкотемье, грубые рифмы, сплошные натяжки…
Три книги Александра Люкина — «Жизнь», «Беспокойство» и «Судьба» можно смело ставить в один ряд с лучшими лирическими стихотворениями Есенина, с народными «виршами» Пушкина. И не случайно еще при жизни, которая, к слову, оказалась, короткой, Люкина окрестили «Сормовский соловей»…
Не могу не привести его размышление о военных годах:
Война шла на меня
Не стороной.
Я жил
Одним дыханьем со страной.
Я под прямую
Попадал наводку,
Срывала пуля
С головы пилотку,
И танк утюжил
Землю надо мной.
А я — живой.
Вставал из-под земли,
Отряхивался,
Снова шел в атаку.
В разрывах,
В грохоте,
В пыли,
Злой и голодный
Как собака.
С душою,
Раскаленной добела,
Я шел,
А ненависть вела.
В то время
Обездоленный войной,
Я жил
Одним дыханьем со страной.
В этих стихотворных строчках нет ничего лишнего. Все выверено, как на тонких аптекарских весах судьбы.
Александра Ивановича Люкина не стало сорок лет назад, в 1968 году. А его «люкинские» чтения проводятся ежегодно.
…Все собрал да сложил
И не вешал замка.
А теперь раздаю,
Забирай, кто торопится!
Все богатства к чертям —
За строкою строка
Раздаю я,
А новое копится.
И не плачь ты жена,
И не злись ты жена,
Не кручинься напрасно,
Моя бестолковая!
Заберите меня,
Разворуйте меня,
Вам вся свежесть
Моя родниковая…
Эти строки написаны за несколько месяцев до смерти…