С родителями ему по большому счету повезло. Отец родился и вырос в Греции, но довелось ему как-то встретить стройную и гордую кубанскую дивчину, и не сумел он с собой ничего поделать — влюбился без памяти! И остался на родине жены, на Кубани.
Случилось это в самом начале 20-х. Пока малыш подрастал в станице у бабушки Марии Назаровны, которая, кстати, знала очень много песен, как русских, так и украинских, отец устроился в Краснодаре адвокатом. Но их счастье с супругой продолжалось недолго — уже в 1938 году Доризо-старшего арестовали и назначили срок: 10 лет без права переписки. Чаще всего этот «срок» обрывался расстрелом. Так случилось и с отцом будущего поэта, но они с матерью этого не знали, и продолжали ожидать самого дорогого им человека…
А в память о своем кубанском детстве и о бабушке Николай Константинович написал такие строки:
Люблю кубанский знойный борщ
С томатом, с перцем и с морковью.
И аромат его, и мощь
Полезны моему здоровью.
Могу прожить сто с лишним лет,
Сто с лишним лет — и это мало,
Вот только бы начать обед
С него и с розового сала.
Потом хоть кофе, хоть халва,
Хоть что хотите напоследок…
Да будет сыт во мне сперва
Мой украинский древний предок.
Арест отца, как это ни парадоксально, практически не отразился на дальнейшей жизни Николая. Ни учителя, ни одноклассники не сторонились его из-за того, что над ним нависло невидимое клеймо — «сын врага народа». Он окончил школу аккурат перед самой войной, а потом, как и тысячи его сверстников, ушел на фронт, воевал, а в минуты затишья сочинял стихи. Как вы думаете, откуда в его стихах такая музыкальность? От мамы, которая была пианисткой и поощряла увлечения сына…
Может быть потому, что он воспитывался бабушкой и мамой, Доризо так тонко чувствовал женский мир?
Принесли ей с фронта похоронную…
(Баллада)
Ахнула, потом заголосила,
Тяжело осела на кровать.
Все его, убитого, просила
Пожалеть детей, не умирать.
Люди виновато подходили,
Будто им в укор ее беда.
Лишь один из нас во всей квартире
Утром встал веселый, как всегда.
Улыбнулся сын ее в кровати,
Просто так, не зная отчего.
И была до ужаса некстати
Радость несмышленая его.
То ли в окнах сладко пахла мята,
То ли кот понравился ему,
Только он доверчиво и свято
Улыбался горю своему…
Летнее ромашковое утро.
В доме плачет мать до немоты.
Он смеялся — значит, это мудро,
Это как на трауре цветы!..
И на фронте, средь ночей кромешных,
С той поры он был всегда со мной —
Краснощекий, крохотный, безгрешный,
Бог всесильной радости земной.
Приходил он в тюрьмы без боязни
На забавных ноженьках своих,
Осенял улыбкой перед казнью
Лица краснодонцев молодых.
Он во всем: в частушке, в поговорке,
В лихости народа моего.
Насреддин и наш Василий Теркин —
Ангелы-хранители его!..
К счастью, его маму судьба уберегла от такой доли. Но разлука все равно случилась: к тому времени Николай был автором широко известной песни «Дочурка», которую пели фронтовики. И в том, что он решил продолжить обучение в Литературном институте имени Горького, нет ничего удивительного. Жил бедно, перебивался с хлеба на квас, не всегда был уверен в том, что его будут печатать. Но самобытный талант всегда пробьет себе дорогу. Так случилось и с Доризо, который однажды предложил Станиславу Ростоцкому свое стихотворение «Огней так много золотых». Правда фильм был уже по существу снят, и Ростоцкий не хотел принимать стихи.
Огней так много золотых
На улицах Саратова.
Парней так много холостых,
А я люблю женатого.
Эх, рано он завел семью!..
Печальная история!
Я от себя любовь таю,
А от него — тем более.
Я от него бежать хочу,
Лишь только он покажется:
А вдруг все то, о чем молчу,
Само собою скажется?
Его я видеть не должна —
Боюсь ему понравиться.
С любовью справлюсь я одна,
А вместе нам не справиться!
Надо сказать, что песня понравилась далеко не всем и не сразу. Доризо чуть было не привлекли за «аморалку», а если без шуток, ему приходило немало писем от сельских учительниц, которые клеймили позором поэта, посмевшего рассказать о таком отвратительном явлении, как любовь к женатому мужчине.
И вообще, 1953 и 1954 годы стали подлинным расцветом в творчестве молодого поэта. И объяснение этому — большое чувство к певице Геле Великановой, которая стала его супругой, рождение сына. Но и о родной маме, которая бережно переписывала в тетрадку каждое стихотворение сына, чтобы оно, не дай Бог, не потерялось, он постоянно помнил:
Помнишь, мама моя, как девчонку чужую
Я привел тебе в дочки, тебя не спросив?
Строго глянула ты на жену молодую
И заплакала вдруг, нас поздравить забыв…
Я ее согревал и теплом и заботой,
Не тебя, а ее я хозяйкою звал;
Я ее целовал, уходя на работу,
А тебя, как всегда, целовать забывал…
Если ссорились мы, ты ее защищала,
Упрекала меня, что не прав я во всем.
Наш семейный покой, как могла, сохраняла,
Как всегда позабыв о покое своем…
Может быть, мы бы с ней и расстались, не знаю.
Только руки твои ту беду отвели.
Так спасибо ж тебе, что хранишь ты, родная,
То, что с нею вдвоем мы б сберечь не смогли…
Как вы думаете, сколько по времени разницы в первой и второй песнях? В это трудно поверить, но «Огней так много золотых» написаны в 1953 году, а «Помнишь, мама» — в 1954-м.
А спустя шесть лет появились стихи, которые тоже стали любимыми всем народом. И даже прима российской эстрады Алла Пугачева сделала эту песню своей визитной карточкой:
На тот большак, на перекресток,
Уже не надо больше мне спешить,
Жить без любви, быть может, просто,
Но как на свете без любви прожить?
Пускай любовь сто раз обманет,
Пускай не стоит ею дорожить,
Пускай она печалью станет,
Но как на свете без любви прожить?
Не надо мне, не надо было
К нему навстречу столько лет спешить.
Я б никогда не полюбила,
Но как на свете без любви прожить?
От этих мест куда мне деться?
С любой травинкой хочется дружить.
Ведь здесь мое осталось сердце,
А как на свете без него прожить?
Женщинам Доризо всегда очень нравился, они тонко чувствовали его возвышенную душу, и он им отвечал во все времена трепетным отношением. Но самая большая его любовь — прима театра оперетты Верочка Вольская, верная подруга и жена. Кстати, когда они познакомились, он был бедным студентом, а она замужем за красивым и вполне обеспеченным человеком. Но любовь победила все…
А закончить рассказ о творчестве Николая Константиновича хочется его строчками из «Математики жизни»:
Не знаю,
Сколько жить еще осталось,
Но заявляю вам,
Мои друзья, —
Усталость
Можно отложить
На старость,
Любовь
На старость
Отложить нельзя.