В жизни все случилось по-другому. С войны кузнецу вернуться было не суждено, сложил он голову за царя и Отечество, а его молодая вдова недолго справляла тризну — ей не хотелось растить сына в одиночку, и она повторно выскочила замуж. И понеслась вечная крестьянская колыбель: тяжелая изнурительная работа от зари до зари, постоянные беременности, рождения и смерти детей.
К середине 20-х годов в семье было уже шесть детей. Старшего, чужого ребенка, отчим совсем не баловал, зато семь шкур драл за каждую провинность, не больно печалясь о том, что пацан может просто надорваться…
Из грязи в поэтические князи…
Время было интересное, послевоенное, овеянное романтиком только закончившейся революции. У многих душа просто пела и требовала выплеска эмоций на бумагу. Говорят, не было в России до той поры такой эпохи, когда в поэзию приходили не то чтобы единицами — тысячами. Из графоманов можно было сформировать не то, что дивизию — целую армию!
Но время отсеивает свое: рожденный ползать летать не может. Кто остался в нашей памяти? Максимум сотня, другая. И тот же Яшин (еще в ранней юности Саша взял себе псевдоним в честь отца, которого практически не помнил), начинал со школьных тетрадок, и чтобы отчим не дознался — прятал свои черновики на чердаке.
Вот только учиться отчим не дал: «Ты паши, для этого большого ума не надо!». А когда Саша кинулся к матери за защитой, она всплакнула и сказала: «Батя дело говорит, я вот неграмотная, и ничего, и вас родила, и все хозяйство на мне!».
Отчаявшись найти поддержку у самого любимого человека, 15-летний подросток просто-напросто сбежал из деревни. Правда, потом, когда его биографию подтачивали под прокрустово ложе коммунистической идеологии, обставили все дело так, будто Сашу отпустил восвояси деревенский сход. Мол, иди, мы верим, что у тебя будет светлое будущее, а здесь ты так и помрешь в темноте. В это как-то слабо верится. Достаточно прочитать четыре строчки его стихов:
Бога нет, царя не надо,
Никого не признаем.
Провались земля и небо —
Мы на кочке проживем!
Детский приемник в райцентре — это совсем не то, о чем мечтал начинающий 15-летний поэт, чьи стихи опубликовала «Пионерская правда» и даже прислала гонорар, невиданный по тем временам для подростка — три рубля! На них он, приехав в родную деревню, привозит парням папиросы, а девушкам конфеты, а потом долго убегает от матери, которая преследует его с хворостиной: «Признавайся, ирод, где деньги украл!». Единственная отрада тех лет — кличка, которая к нему прикипела намертво — Рыжий Пушкин. А он сам больше любил Есенина. За что и поплатился — в комсомол его наотрез отказались принимать! Это трагедия для того времени, сопоставимая разве что с тем, когда старшие братья уходят бить врага, а тебе говорят — мал еще, сиди дома.
Кто кого в руки взял?
Но Яшина это не сломало. Он поступает в педагогический техникум, потом учительствует в селе, и, наконец, выбирается в Москву, где балом правит молодая пролетарская культура. Его кумиры — Сурков и Прокофьев — каким-то образом знакомятся с первой книжкой Яшина, вышедшей в свет, когда автору был всего 21 год. И по-своему оценивают «Песни Севера», приглашая начинающего поэта на Первый съезд пролетарских писателей. Для него это шок и возможность пообщаться с великими. «В столовой поговорил с Сурковым. Он встретил мою фамилию с улыбкой. Сказал, что ожидал встретить меня не таким молодым». «Познакомился с Прокофьевым… Отдал свою книжку с надписью: «Мастеру от подмастерья (хотя я не уверен, что могу называться даже подмастерьем). Возьмите меня в свои руки».
В том же, 1934 году, решил для себя — из Москвы больше ни ногой. Здесь же создал второй свой сборник — «Северянка», который тоже был воспринят с большим интересом. Вторая книга принесла ему Сталинскую премию — это в 27 лет! В годы разгула репрессий. Затем учеба в Литературном институте им. Горького, который он оканчивает как раз перед войной.
А дальше он добровольцем уходит на фронт, работает в военной газете, участвует вместе с флотом в обороне Ленинграда и Крыма, затем Сталинграда. И, по-прежнему, очень скор на поэзию, в 1942 и 1943 годах выпускает два сборника — «На Балтике» и «Город гнева».
И в послевоенное время он не прячет свою лиру на пыльном чердаке — сборники идут, что называется, косяком. Яшин подтверждает репутацию лирического поэта и даже получает Государственную премию за поэму «Алена Фомина».
Война захребетникам и приспособленцам!
Важным этапом в его творчестве становится переход на прозу — Рыжий Пушкин ни в чем не хочет уступать своему соотечественнику с африканскими корнями. И, признаться, показывает себя настоящим мастером слова и сюжета. Чего стоит хотя бы повесть «Сирота» — с образом главного героя, вечного иждивенца, наловчившегося безотказно получать щедрую «помощь» в различных советских учреждениях. С ее публикации прошло уже более 45 лет, а сколько еще у нас «сирот казанских», которые из горла вырывают малейшие себе льготы, ничего не давая взамен. Их Яшин называл захребетниками…
Этой повести еще повезло, она пошла, а вот рассказ «Рычаги», так же как и повесть «В гостях у сына», пришли к широкой читательской аудитории спустя несколько десятилетий после их создания. Но зато они обрели в новое время особый смысл. Когда конформизм, приспособленчество и захребетничество вместо служения народу стали нормой, эти вещи писателя обрели особую актуальность.
Яшин был совестью общества, писал стихи светлые, порой грустные, но непременно легкие. И где-то в глубине души чувствовал, что ему осталось не так много. А потому он начинает размышлять и о том, что сделал не так в этой жизни…
…Почему ты, мама,
меня сильнее?
Иссохшая, старая,
а не больная:
Пахать бы мне землю,
как ты пахала,
зимой ладить дроги,
а летом сани,
и не искать бы иного счастья,
бояться суетности,
как заразы!
Суетность, годы напряженного труда подорвали здоровье Яшина. Его не стало 11 июля 1968 года, на 56-м году жизни. Поэт завещал похоронить себя в родном Блуднове. Узнав об этом его земляки за одну ночь (!) соорудили через буерак мостик, которого там отродясь не бывало. Даже после своей смерти Александр Яковлевич в чем-то помог людям…