Быть может, именно поэтому, как выразился Боткин, «на такую большую голову у творца просто не хватило материала»: кость на темени у писателя была столь тонка, что через нее, по словам
Когда впоследствии его обвиняли в мягкотелости, он говорил:
«Да и какой ждать от меня силы воли, когда до сих пор даже череп мой срастись не мог. Не мешало бы мне завещать его в музей академии… Чего тут ждать, когда на самом темени провал!»
Хлестаков
В молодости Тургенев был весьма легкомысленной личностью, если не сказать больше. Мог, например, наприглашать к себе на обед кучу гостей, а потом «случайно» об этом забыть.
На следующий день гости, разумеется, высказывали свое крайнее недовольство нерадивому хозяину. Тургенев начинал заламывать себе руки и отчаянно извиняться, ссылаясь на разные причины. Затем тотчас же приглашал к себе на обед, обещая при этом искупить вину неслыханным пиром. Гости смягчались, но когда в назначенный день и час они вновь съезжались к Тургеневу, хозяина… опять не оказывалось дома!
Далее все повторялось: горячие извинения и новые приглашения на обед… За эти и другие «шалости»
Иван Сергеевич любил пофрантить. Ему нравилось щеголять в синем фраке с золотыми пуговицами, изображающими львиные головы, в светлых клетчатых панталонах, в белом жилете и цветном галстуке. Александр Герцен после первой встречи с Тургеневым назвал его Хлестаковым.
В Германии, куда он приехал пополнить свое образование, Тургенев и вовсе сорвался с тормозов: участвуя едва ли не во всех студенческих пирах и сомнительных похождениях, он принялся транжирить родительские деньги налево и направо, при этом забывая писать матери письма. Мать отправляла блудному сыну деньги и продукты, а сын все проматывал и даже не благодарил.
Наконец, денежные посылки прекратились. Это заставило его на время остепениться. Однажды Тургеневу пришла из России неоплаченная посылка необыкновенной тяжести. За ее пересылку он отдал последние гроши, распечатал… и ахнул: матушка набила посылку кирпичами!
Самый позорный поступок
Получать философское образование Тургенев, с благословения матушки, отправился в Германию. По несчастью, на корабле, на котором он плыл, случился пожар. Началась паника, которая охватила и 20-тилетнего Ивана Тургенева. В отчаянии он хватает за руку матроса, спускавшего на воду последнюю шлюпку, и обещает ему десять тысяч рублей от имени матери, если матрос спасет его… К счастью, вскоре прибыли шлюпки с берега, пассажиры были спасены, хотя несколько человек погибли.
Злые языки распространяли о Тургеневе слух, что во время пожара он вел себя трусливо и недостойно, бегал по палубе, отталкивая руками женщин и детей, и кричал: «Спасите меня! Я — единственный сын у матери!» Этот слух темным пятном преследовал Тургенева всю жизнь.
Водились в жизни писателя и другие грехи. Однажды, уже неотлучно сопровождая «свою повелительницу» — певицу Виардо — в ее коммерческих гастролях, он пригласил больного Белинского на лечение в Европу. Тот откликнулся, надеясь, что Тургенев, в совершенстве владеющий едва ли не всеми европейскими языками, поможет ему.
Белинский приехал в назначенное место, но застал там не Тургенева (тот укатил вслед за семейством Виардо в Англию), а только его письмо. Белинский тает на глазах, помочь некому — не знает языков. Тургенев же, как ни в чем не бывало, пишет ему:
«Я не могу лично проститься с Вами… Надеюсь, что доктор Тира Вам помог: прошу Вас написать мне об этом. Мне нечего Вас уверять, что всякое хорошее известие об Вас меня обрадует: я хотя и мальчишка — как Вы говорите — и вообще человек легкомысленный, но любить людей хороших умею и надолго к ним привязываюсь…»
Позднее Тургенев пожалеет об этом непростительном легкомыслии. Смерть Белинского, последовавшая вскоре после его отъезда в Россию, посеет в душе Тургенева незаживающую рану.
Возможно, в знак искупления перед, может быть, единственным другом и единомышленником Тургенев повесит портрет Белинского у себя над письменным столом, а перед своей кончиной завещает похоронить себя на Волковом кладбище, рядом с его могилой…
Поклонник женской красоты
Тургенев не был донжуаном или дамским угодником. Но любая красотка могла привести его в восторженный трепет, вызывая, в буквальном смысле, дрожь во всех членах.
Однажды вечером он с шумом и криками ворвался в дом Белинского, переполошив всех, и с порога, едва переводя дух, воскликнул:
— Господа, я так счастлив сегодня, что не может быть на свете другого человека счастливее меня!
Когда его попросили рассказать о своем счастье, выяснилось, что, оказывается, у Тургенева, очень болела голова, и сама Виардо потерла ему виски одеколоном. Тургенев живо описал свои райские ощущения, когда почувствовал прикосновение ее пальчиков к своим вискам…
Расхаживая по комнате, Тургенев продолжал говорить о своем счастье до тех пор, пока Белинский не выдержал и воскликнул:
— Ну, можно ли верить в такую трескучую любовь?!
«Трескучая любовь» Тургенева к Полине Виардо, оперной певице и замужней женщине, действительно не знала меры. «Для меня ее слово — закон!» — говорил он. Преклонение перед ее талантом достигало такой силы, что часто во время ее концерта или в ходе постановки оперы он не выдерживал, вставал с кресел и начинал жестикулировать или подтягивать певице, пока кто-нибудь из недовольных зрителей не одергивал его.
Много лет спустя после первого знакомства с Виардо, он признается:
«Я и теперь, через 15 лет, так люблю эту женщину, что готов по ее приказанию плясать на крыше, нагишом, выкрашенный желтой краской».