Если же приходилось посещать семейство, то разговоры велись преимущественно вокруг Варвары. В три голоса мне наперебой рассказывали о ее необыкновенных талантах. Сама Варвара меня игнорировала. Встречая в дверях, демонстративно отворачивалась, надменно проходила мимо, и ее спина источала холодное и абсолютное презрение. Каюсь, я платила ей тем же.
Свое имя она получила за излишнее любопытство и стремление постоянно находиться в курсе всех событий. За что и поплатилась. Определенная часть тела у нее была неестественно короткой: прищемили дверью и потребовалось оперативное вмешательство. С годами любопытство Варвара несколько подрастеряла, зато приобрела железобетонное чувство собственного достоинства и поразительную уверенность, что все вокруг обязаны поступать согласно ее представлениям о жизни. Она была невероятно чистоплотна и отличалась маниакальной страстью к порядку. За небрежно сброшенные у порога туфли или оставленную не на месте вещь карала жестоко и изобретательно.
В общем, я, человек безалаберный, была довольна, что наши жизненные пути не пересекались, и была уверена, что не пересекутся никогда.
Но человек предполагает… Обретение Казахстаном суверенитета весьма ощутимо долбануло по «этническим русским», пару столетий считавших эту благословенную землю своей Родиной. Помыкавшись без достойной работы (два высших образования — геолога и патентоведа — оказались ненужными), растеряв друзей и родных, решившихся на эмиграцию, хлебнув проблем с казахским языком, неотвратимо становившимся государственным, семейство решило, что в Алма-Ате больше делать нечего и надо переселяться в Питер. Съездив на разведку, Марина отправила вещи контейнером, забрала дочь, которую надо было определять в школу, а мать оставила продавать квартиру и получать гражданство. Антонина Георгиевна на пару месяцев поселилась у меня.
Это была фантастически целеустремленная и организованная женщина. Каждое утро она начинала с часовой зарядки, кухня и вся квартира блестела, по возвращении с работы меня ждал вкуснейший обед. Таких кулинарных изысков я не пробовала, наверное, ни разу в жизни. И это при том, что ежедневно она бегала по всевозможным учреждениям, собирая необходимые справки, и в свою пустую квартиру, ожидая там возможных покупателей. Однако чем ближе к завершению был процесс продажи квартиры, тем мрачнее она становилась. Причиной была Варвара. Что с ней делать? Везти трое суток в поезде… и куда? Жилья-то пока нет.
Мне трудно сказать человеку «нет», но в данном случае я категорически отказалась брать на себя за нее ответственность.
Антонина Георгиевна так и этак подступала ко мне с этой проблемой, однако я была непреклонна. Варвара мне не нужна, я не хочу, чтобы она появлялась в моем доме.
Наконец, квартира была продана. Вернувшись домой, я застала Антонину Георгиевну за любопытным занятием: она пересчитывала деньги, раскладывая их по кучкам, видимо, соображая, как лучше ими распорядиться. Она увлеченно принялась рассказывать, как удачно все сложилось, но глаза от меня прятала.
— А как с Варварой? — Я почувствовала неодолимое желание заглянуть под кровати.
— Она… ушла.
— Куда?
— В подвал… Ты прости, я не могла ее бросить и привезла сюда. Но она не захотела заходить в квартиру и убежала в подвал.
— И что теперь?
— Не знаю… Из глаз Антонины Георгиевны потекли слезы. — Мне, наверное, придется ее усыпить.
Это был удар ниже пояса. Усыплять животное мне приходилось. Собаку. Завести ее — это был мой первый абсолютно самостоятельный поступок в жизни. Но через месяц псина, к которой я успела привязаться, заболела нервной формой чумки. Несчастное животное билось в судорогах, непрерывно скулило от боли, отнялись ноги. Консилиум собачников принял решение ее усыпить. Меня снабдили необходимыми препаратами и, обливаясь слезами, я ввела ей снотворное, а затем остановила сердце. Выражение собачьих, все понимающих глаз, я не забуду никогда. После нервного срыва я решила: больше — никакой живности. Я не хочу боли, я не хочу чувствовать себя виноватой, я вообще не хочу ответственности за чью-то жизнь. Тем более, за кошачью. Кормить — это полбеды, но возиться с песочком!
В общем, я ушла в свою комнату, хлопнув дверью и предоставив Антонине Георгиевне самой разбираться со своими проблемами.
Получение гражданства задерживалось, и Антонина Георгиевна продолжала у меня жить, восхищая обедами и ужинами. О Варваре не говорили: я пресекала всякие попытки завести о ней разговор.
Хорошо помню, что в воскресенье я позволила себе поваляться подольше и проснулась оттого, что в дверь скреблась Антонина Георгиевна.
— Иди, посмотри, — шепотом позвала меня она. Недоумевая, я потащилась за ней в свой совмещенный санузел.
Дверь была чуть приоткрыта и, подтащив меня к щели, Антонина таинственным шепотом сказала:
— Смотри!
На унитазе боком восседала Варвара
. Взгляд у нее был отсутствующий, как у всех кошек, отправляющих естественные надобности. Закончив свое грязно дело, кошка, балансируя на боковине, поднялась на задние лапы и всем телом навалилась на рычажок сливного устройства. Проводив взглядом массу воды, с ревом исчезнувшую в сливном отверстии, она соскочила на пол и принялась исступленно вылизываться.— Видишь, она не доставит тебе хлопот! — с победоносной улыбкой провозгласила Антонина Георгиевна. — Ну, пусть она останется, а?
Потрясенная, я закивала головой.
Оказывается, уже несколько дней Варвара жила в моем доме, скрываясь в комнате Антонины Георгиевны, и благоразумно не подавала голоса. После премьеры она осмелела, не отходила от хозяйки, но не следовала за ней по пятам, а как бы предвосхищала ее движения. Она вела ее по утрам в зал, где та делала зарядку; усевшись на стол, пристально наблюдала за ее движениями. Затем отправлялась в ванную и, вскочив на стиральную машину, ждала, пока та примет душ. Куда бы и зачем ни направлялась Антонина, впереди шествовала Варвара. При любом удобном случае запрыгивала к ней на колени и благостно урчала, получая свою порцию поглаживаний. Антонина Георгиевна почти перестала со мной общаться — она разговаривала с Варварой. Их трогательное единение умиляло и несколько пугало меня: гражданство было наконец получено, и мне предстояло остаться с Варварой, которая по-прежнему считала меня предметом обстановки, тет-а -тет.
Когда, посадив в вагон Антонину Георгиевну, я вернулась домой, Варвара встретила меня у двери. Требовательно и вопросительно мяукнув и получив ответ, что хозяйка уехала, она мне не поверила, и принялась скрести дверь когтями, требуя открыть. Убедившись, что за ней никто не скрывается, кошка горестно мявкнула и удалилась в комнату, где спала раньше Антонина.
Утром она оттуда не вышла, не встретила меня после работы, а заглянув на кухню, я увидела, что к оставленной еде никто не прикоснулся. Обеспокоенная, поспешила в опустевшую теперь комнату. Варвара, сгорбившись, сидела на кровати. Безумная надежда, мелькнувшая в ее взоре, сменилась тупым равнодушием, а попытка погладить привела к тому, что, остервенело зашипев, она вывернулась из-под руки и сиганула под кровать.
Вот результат моей слабохарактерности. Заварила кашу, теперь расхлебывай!